что рядом со мной в то лето ей было спокойно и хорошо, подтвердило знание, которое я не мог сформулировать. В горле встал тугой ком, не пропускавший слов, и я потянулся к Анне и коснулся ее запястья. Я не мог иначе.

Мы посидели вот так немного, а потом она осторожно отдернула руку.

– Годы идут, я становлюсь старше… – начала она. – Пора бы уже найти ответы на все вопросы, разве не так?

– В чем смысл жизни, к примеру? Мне казалось, ты уже это знаешь.

Она издала странный горловой звук – то ли смех, то ли всхлип.

– Мне тоже так казалось. – А потом добавила: – Как будто ты в комнате, полной танцующих. Все кружатся, хлопают, топают, а музыки тебе не слышно. Но хочется, боже, как хочется ее услышать. Все улыбаются, наслаждаются жизнью, хлопают тебя по спине, будто ты разделяешь их чувства. И в этот момент ты встаешь перед выбором. Можно пуститься в пляс в надежде расслышать мелодию – возможно ведь, что музыка в самом деле играет, а проблема в тебе. Либо отказаться от притворства, покачать головой и сказать: «Я ее не слышу». – Ее взгляд блуждал по лужайке. – Так я всю жизнь и танцую.

– Можно ведь запеть свою песню.

Она покачала головой и прижала ладони к щекам.

– Проложить себе дорогу, идти собственным путем? Довольно с меня головоломок. Я хочу жить.

Позже я лежу в постели и прокручиваю в голове прошедший день, вспоминаю ее белое платье, ноги, которые она обхватила руками, волосы, завившиеся после дождя. Мне хотелось поцеловать ее, познать ее, коснуться кожи.

Но в супружеской жизни есть свои законы, и я стараюсь им подчиняться. И все равно, лежа в постели вечером, я выискиваю в памяти намеки, и мне кажется, что она чувствовала то же, что и я. Чего стоит одно только странное, гнетущее напряжение между нами, полное опасности и чего-то неизведанного. От такого ни одно кольцо не спасет.

* * *

Когда мы с Сэлом на следующей неделе встретились в пабе, он, купив нам выпить, спросил:

– А что было между вами с Анной на следующий день?

– Поговорили и разошлись.

– А, то есть как всегда.

– А что я могу? – спросил я. – Она замужем. А я не из тех, кто говорит все, что только на ум приходит.

Сэл покачал головой:

– А ты когда-нибудь пытался представить, каково ей? Вырасти в каком-то чудаковатом религиозном мире, где ее никто не воспринимает на равных и где ей даже не разрешают иметь свою точку зрения. Где нужно подчиняться не собственным чувствам, а чему-то другому. Может, она только и ждет, чтобы ты заговорил. Что в этом такого страшного? Ну уберешь руку, ну отвернется она. Какая разница? Разве не стоит рискнуть?

Я отхлебнул пива.

– Я почти рискнул.

Сэл застонал и закрыл лицо руками.

– Господи ты боже! Это ведь жизнь! Знаешь, когда-нибудь мы все соберемся на твои похороны, а ты будешь лежать в ящике посерединке. И священник скажет: «Здесь покоится Николас Мендоса. Человек, который почти рискнул».

Лимонный пирог с меренгой / сочинила Анна

Мне восемь лет я сижу за столом моей матери

беру вилку вонзаю ее

посередке

проткнув сладкую плоть домашнего лакомства

белый слой, желтый, коричневый

как дрожит-то гляди

говорят путь к сердцу через желудок

мать я люблю

но она об этом не знает

мы с ней не говорим о таком

запеченное облачко это льет сладость по языку

как тот кто был рядом в четырнадцать

когда мне хотелось лишь поцелуев и писем

или тот кто сказал что любит меня еще до того как я стала смотреть в зеркала

вот он ты

нежное тесто кожи твоей

ты кто трахал меня пока сердце не закровоточило

или тот мой возлюбленный с кем мы крутили бутылочку

тот кто меня за волосы хватал и плевал

на горячий асфальт

вас узнаю по горькому вкусу

да по дерзкому желтому цвету

мнили вы что нахватаете звездочек с неба

таков ведь удел всех мужчин

и вот мы уже подобрались к остову

надежному цвета печенья нырнувшего в чай

он держит все на себе все в себя заключает

гляди до чего же он плотен и тверд

приходится тут надавить посильнее

но вилка справляется пробита твердь

гляди как крошится башня дозорная

как осыпаются стены ребристые

а следующий кусок вобрал в себя все вкусы

их много так что трудно различить

глаза прикрыв даю ему на языке

подтаять

а потом стекает в горло он

скользит по пищеводу

великолепный

и почему же мать не научила меня есть пироги поаккуратней?

и россыпь крошек на губах не оставлять

и на полу чтобы другим за мной не убирать их

или тому что сладенькое нужно съедать последним

знаю

ей было некогда она пекла свой собственный пирог

а потом ела как пристало воспитанной девочке

ты только не спеши

ты только не спеши

говорят лежит путь к сердцу через желудок

вот только из меня неважный кулинар

но вдруг еще не поздно

Свадьба, продолжение

– Так чего ты медлишь? – поинтересовался голос слева, и я узнал его – он принадлежал блондинке, с которой мы сидели рядом за банкетным столом.

– Прошу прощения? – Я отвел глаза от танцующих и повернулся к ней. Ее звали Лора. Личико у нее было симпатичное. И благоразумное. За обедом мы вели довольно приятную беседу, и я узнал, что она работает в администрации какого-то университета.

– Да я о женщине, с которой ты глаз не сводишь. В красном платье.

Я нервно хохотнул.

– В самом деле? А я и не заметил! – Повинуясь рефлексу, я снова посмотрел на танцпол и отвел глаза. – Это моя давняя знакомая, – пояснил я, взявшись за свой стакан с пивом. – Давненько не виделись с ней, вот и все.

– Она хорошенькая, – заметила Лора и кивнула. – Так что же тебя останавливает?

Я покачал головой, будто хотел убедить ее в том, что она совершенно неправильно меня поняла.

– Она замужем.

Лора вскинула брови:

– Стало быть, ты не успел