Я начал чувствовать приступы отчаяния. Хотя лицо саботажника стало расплываться в моей памяти, другой образ становился все яснее и яснее в моем сознании: я сам в парадной форме стою перед морской судебной комиссией. Но что еще я мог сделать?

Весь вечер и все следующее утро я околачивался вокруг лодки, надеясь на то, что виновник явится на работу в доки. Но все было напрасно. У меня оставалось всего лишь несколько часов до установленного срока, и я сходил с ума от отчаяния.

В тот момент, когда я почувствовал бесполезной последнюю попытку найти его, я решил вернуться в Энбон, туда, где вся эта история началась. Солдат вермахта на мотоцикле увидел, как я бреду по обочине шоссе, и подбросил меня в город. Все послеобеденное время я бродил вдоль и поперек улиц этого маленького городка, подобно заключенному в камере, ожидающему приведения приговора в исполнение.

Буквально за несколько минут, когда я решил возвратиться к себе в казарму и отдаться в руки власть предержащих, я увидел группу парней и молодую французскую девушку, приближающихся ко мне. Они смеялись и что-то пели по-французски, но по их акценту я понял, что они не французы. Большинство из них было в штатском платье, но пара человек в форме организации Тодта43. Когда они поравнялись со мной, я не поверил своим глазам: парень в центре группы, самый веселый из всех, оказался тем самым саботажником! Несколько синяков на его лице подтверждали, что это был именно он.

Я быстро объяснил всю ситуацию паре солдат германской армии, стоявших неподалеку, и попросил их помочь мне в случае, если его друзья окажут сопротивление.

Широкие улыбки расплылись на их лицах.

– Конечно, давай действуй! У нас сейчас как раз настроение с кем-нибудь схватиться!

С несколькими солдатами вермахта, наблюдающими за развитием событий с расстояния пары шагов, я подошел к веселой группе сзади, схватил руку негодяя своей рукой и заломил ее ему за спину. Он попытался было освободиться, но, заломив ему руку повыше, я убедил его прекратить всякое сопротивление.

Мои армейцы, оказавшиеся тут же в мгновение ока, посоветовали всей компании продолжить прогулку и пение, иначе они могут оказаться в неприятной ситуации. И снова ни один из друзей этого парня даже пальцем не пошевельнул, чтобы помочь ему.

Я отвел саботажника, крепко держа его за заломленную руку, обратно в нашу казарму. Всякий раз, когда я чувствовал, что он хочет что-то предпринять, я дергал его руку вверх, напоминая, что он под контролем. Вместе с ним я прошел через дверь казармы прямо в комнату военной полиции, крикнув дежурному на входе, что иду к дежурному офицеру. Менее чем пять минут спустя саботажник уже оказался за решеткой.

Дежурный офицер задал мне множество вопросов и составил длинный протокол. Затем штаб-сержант с мотоциклом отвез меня обратно в Lager Lemp. Когда я доложил о своих успехах Чеху, он выглядел весьма довольным.

– Ты проделал отличную работу, Гёбелер. Завтра у тебя тоже свободный день, можешь отдохнуть.

Он даже улыбнулся и хлопнул меня рукой по спине. Это был один из немногих случаев, когда он кого-то похвалил. Я побыстрее покинул его квартиру, пока его настроение не изменилось.

Позднее я узнал, что саботажник был прощен, потому что у него были пятеро детей и хорошие рекомендации от его работодателя. Хотя он и был оправдан, ему запретили работать на подводных лодках. Я был неимоверно рассержен тем, что ему назначили такое легкое наказание, но, по крайней мере, сам я избежал военного суда, не говоря уже о том, что получил сатисфакцию, наказывая его своими собственными кулаками.

Тем временем последствия саботажа на нашей лодке были устранены. Инженеры также обнаружили причины треска и мяукающих звуков при погружении лодки: корпус одного контейнера, в которых при повышенном давлении хранились запасные торпеды, был нарушен. Они также установили новый воздухозаборник и соединительную муфту. В течение последующих четырех дней все на лодке подверглось тщательнейшей инспекции. 20 августа лодка была признана готовой к походу и бою. Естественно, мы думали, что уж на этот раз сможем выйти в море без проблем.

Вечером 21 августа 1943 года мы снова отдали швартовы и, рокоча дизелями, вышли из бункера к выходу из гавани. В 05:47 мы были в точке Punkt Liebe, готовые к пробному погружению. Мы произвели пробное погружение с развевающимися знаменами; не было и следа от обычных ранее шумов. Мы были в восторге! Ничего, кроме улыбок и хлопков по спине, для экипажа лодки, который наконец освободился от холодной, трусливой хватки саботажников!

Мы подвсплыли на перископную глубину, чтобы Чех мог осмотреть обстановку, пока солнце еще не взошло. В центральном отсеке, после того как мы успешно прошли контрольное погружение, царило почти феерическое настроение. Вскоре мы сможем услышать рокот работающих полным ходом дизель-моторов и вдохнуть свежий аромат моря. Мы уже устали быть запертыми на суше механиками и жаждали снова стать подводными воинами.

Внезапно со стороны боевой рубки мы услышали до боли знакомый голос Чеха, проклинающего все на свете. В голосе его был шипящий оттенок, который мы уже давно привыкли ассоциировать с большими неприятностями. Вполне понятно, что так оно и оказалось: за лодкой тянулась широкая мерцающаяся и переливающаяся полоса многоцветной воды: мы опять теряли топливо.

У нас сразу изменилось настроение, словно на нас всех кто-то опрокинул ушат холодной воды. Несколько мгновений мы пребывали в шоке, затем отчаяние пересилил гнев. Как могло снова произойти такое? Капитан-лейтенант Хенке, командир подлодки, сопровождавшей нас в этом походе, тоже заметил наше состояние. Два командира субмарин пришли к заключению, что миссия должна быть прервана, и обе подводные лодки повернули обратно в Лорьян.

Никогда еще мне не приходилось видеть экипаж лодки, вернувшейся в порт, в таком жалком состоянии. Не было обычных подначек, пока швартовы крепили в доке. Вместо этого мы собрались для получения указаний на верхней палубе, подхватили наши морские вещевые мешки и заняли места в автобусе, направлявшемся в Lager Lemp, и все это – не произнеся ни единого слова.

Забросив наши вещички в казарму, мы проследовали en masse в таверну – так всем хотелось выпить. Нам хотелось напиться, и никто не терял даром времени. Спустя несколько часов мы более чем достигли своей цели. Но опьянение вышло злым, тяжелым, вместо обычного веселого настроения. Около полуночи управляющий попросил нас покинуть таверну – заведение уже закрывалось, но мы отказались сделать это, пока он не продал нам несколько бутылок рома.

Мы брели в казарму, жалуясь на наше постоянное невезение. Открыв дверь казармы, мы увидели старпома Майера, стоящего там в ожидании нас. «О, черт, – подумалось нам, – только этого нам не хватало».