На эти деньги Айн и Фрэнк жили в течение целого года. Сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, Айн была молодым одаренным сценаристом с хорошей репутацией, чья пьеса вот-вот должна появиться на Бродвее; с другой — ее заработков едва хватало на еду и на плату за аренду квартиры, составлявшую 40 долларов в месяц. Айн Рэнд рассказывала:

Наконец-то летом 1935 года начались репетиции «Легенды пентхауса». Под давлением Вудса Айн со скрипом согласилась переименовать пьесу в «Ночью 16 января». Именно под этим названием она станет известна всему миру. Период с лета до ноября, когда спектакль был показан, стал для молодого драматурга временем настоящей пытки. Она была недовольна Вудсом, актерами, отношением к ее тексту, попытками ввести в спектакль новых персонажей и многим другим. На премьере усталая и измученная Айн сидела в одном из последних рядов зрительного зала.

По ее собственным словам, она не чувствовала ничего, кроме страшной скуки. Для нее пьеса была мертва — там не осталось ничего от того идейного содержания, которое она вкладывала в диалоги и монологи действующих лиц.

Тем не менее спектакль оказался весьма успешным — был сыгран 283 раза и собирал почти полные залы. Благодаря этому Айн и Фрэнк наконец-то разбогатели: в иную неделю авторские отчисления составляли до 1200 долларов. Впервые со времени Октябрьской революции Айн в финансовом отношении чувствовала себя спокойно. Вскоре они переехали в новую удобную квартиру на Парк-авеню. Айн, всё еще не до конца веря, что это финансовое благополучие надолго, начала посещать магазины и приобретать новую и удобную одежду, чего не могла себе позволить с 1917 года.

Пьеса «Ночью 16 января» пользовалась (и всё еще пользуется) успехом как в Америке и Великобритании, так и в других странах. Особенно часто ее играют в летнее время. Летом 1936 года, к огромной радости автора, пьесу поставил летний театр в городке Стони-Крик в штате Коннектикут. Одну из главных ролей там играл Фрэнк. В 1941 году компания «Парамаунт Пикчерз» выпустила кинематографическую версию пьесы; естественно, она не содержала самого интересного хода — судебного решения, выносимого зрителями. Увы, Айн Рэнд была страшно недовольна первой киноадаптацией ее произведения и охарактеризовала фильм как «дешевый, дрянной и вульгарный». В России, насколько нам известно, пьесу пока не ставили — во всяком случае, в крупных государственных театрах.

В 1930-е годы Айн отправила Норе (по другим данным — Наташе) экземпляр пьесы, а та, по сведениям Энн Хеллер, по каким-то причинам спрятала его и никому не показывала. Тем не менее матери удалось завладеть текстом и перевести его на русский, чтобы Зиновий Захарович и другие родственники, не владевшие английским, смогли его прочесть. После этого отец восторженно написал дочери, что ее стиль по выразительности и лаконичности напомнил ему Шекспира (не лучший комплимент, учитывая, что Айн Рэнд терпеть не могла английского драматурга). Нора прислала ей эскиз театральной афиши с именем «Айн Рэнд», расцвеченным сверкающими огнями. Мать предоставила сделанный ею русский перевод пьесы известному советскому театральному режиссеру Н. П. Акимову (1901–1968), который, однако, ее так и не поставил.

В 1929 году Айн начала новый проект, явившийся стартом ее писательского успеха, — книгу «Airtight». Это название в зависимости от контекста можно перевести как «Непроницаемый (-ая)», «Недоступный (-ая)», «Непреодолимый (-ая)» и даже «Удушье». Позднее появилось новое название — «We the Living» («Мы живые»).

Пожалуй, сложно найти более неподходящее время для создания этого произведения. В 1930-е годы политические элиты Америки, люди искусства, ученые и литераторы, разочарованные финансовым кризисом, испытывали глубокие симпатии к Советскому Союзу. Американское десятилетие с 1930 по 1940 год даже принято называть «Красной декадой» — так сильны были просоветские и прокоммунистические настроения. Известный писатель Гранвиль Хикс (1901–1982) открыто заявил: «Чтобы быть хорошим писателем, человек сначала должен стать настоящим коммунистом». А его коллега Дороти Паркер (1893–1967) торжественно сообщила: «Нет больше “Я”, есть “МЫ”! Время личности прошло».

Именно в это время Айн Рэнд решила выступить со своим первым романом, обличающим жизнь в СССР. В отличие от пьес, которые ей давались довольно легко, создание прозы отнимало много времени и сил. На создание романа ушло целых пять лет! Хотя об этом почти не упоминают биографы писательницы, мы считаем крайне важным отметить участие Фрэнка в работе над этим и последующими произведениями: Айн всегда читала незаконченные рукописи мужу, который наверняка помогал ей как носитель языка.

В 1934 году объемистый роман был закончен. Однако что делать с рукописью? Если в кинематографическом мире она имела достаточно много контактов, то в мире издательском их почти не было. Одним из немногих знакомых в этой среде оказался весьма известный в то время автор Говернер Моррис (1876–1953), с которым она подружилась во время работы над «Красной пешкой». Он порекомендовал роман, показавшийся ему весьма любопытным, своему нью-йоркскому литературному агенту Жану Уайку. Рукопись кочевала от одного издателя к другому, каждый раз встречая непонимание и отказ. В конце концов, Уайк откровенно признался Айн, что дело не столько в литературных недостатках ее детища, сколько в нежелании публиковать произведение антисоветской направленности.

Однако Айн не сдалась и передала рукопись своему новому литературному агенту Энн Уоткинс. Та нашла крупное издательство, после долгих дебатов решившееся, несмотря на протесты писателя-коммуниста Хикса, опубликовать ее. В апреле 1936 года произведение появилось на полках книжных магазинов Америки. Так Айн Рэнд сделала первый шаг к тому, чтобы стать знаменитым прозаиком.

Неудивительно, что первый беллетристический текст начинающей писательницы был самым автобиографическим в ее творчестве. Примеров, когда содержанием первого творения молодого автора становится собственная биография, предостаточно. Но как минимум три вещи заставляют нас обстоятельно поговорить о первом романе Айн Рэнд. Во-первых, это был ее первый опыт не просто художественного обобщения пережитого, но и фиксации начальных понятий ее будущей философской концепции. Во-вторых, это роман о России начала 1920-х годов, тогда как последующие художественные произведения Айн Рэнд были основаны на американском материале. Наконец, мир, описанный в романе, содержит красноречивые аллюзии к петроградскому и крымскому периоду жизни семьи Розенбаум, давшему будущей писательнице первый опыт осмысления большевизма, легший в основу ее будущей философской доктрины.

Этот роман может обратить на себя внимание читателя уже тем, что тридцатилетний автор Айн Рэнд берется по горячим следам художественно осмыслить сложнейшие идеологические проблемы кардинального переустройства государства, коренной ломки прежних социальных отношений. Такие актуальность и новизна темы, свежесть материала сопоставимы, пожалуй, только с шолоховским «Тихим Доном» или с «Собачьим сердцем» Булгакова. Об установлении большевистской власти в Петрограде, бегстве на Юг не принявших ее, окончательной победе Советов писательница рассказала, основываясь не на оценках эпохальных событий историками, а на непосредственном, живом личном опыте.