же, исключение для лица, полезного многим (Сото, вышеприведенное место; Сильвестр, толк. на слово «война», II, 5). Мне же кажется, что распространение этого правила, противоречащего заповеди терпения, на всех, чью жизнь важно сохранить ради других, не обеспечивает общества в достаточной мере. Поэтому я полагаю, что следует ограничить его распространение теми лицами, на коих лежит обязанность охранять других от насилия, каковы, например, члены конвоя в дороге, специально взятого для охраны, а также правители государства, к которым можно применить следующее место из Лукана:

Так как зависит от них жизнь и безопасность народов

И такого главу весь мир над собою поставил,

Лишь свирепость одна может желать их убийства[284].

IX. О недозволенной иногда самозащите против лица, весьма полезного государству, по закону предпочтения [ob legem dilectionis]

1. С другой стороны, именно в силу того, что жизнь нападающего полезна многим, убийство такого лица невозможно без прегрешения – и не только по закону Божию, Ветхого или Нового Завета, о чем мы толковали выше, когда речь шла о священной особе царя, но даже по праву естественному (Сото, там же). Ибо право природы, поскольку оно имеет силу закона, предусматривает не только то, что предписывает справедливость, называемая нами уравнительной, но предполагает также соблюдение требований прочих добродетелей, как-то умеренности, мужества, благоразумия, что является в известных обстоятельствах не только достойным, но и должным. К тому, о чем мы сказали, вынуждает нас и забота о других.

2. От этого мнения меня не может отклонить Васкес («Примерные спорные вопросы», I, 18), утверждающий, что государь, наносящий оскорбление невинному, тем самым перестает быть государем. Никто не мог высказать ничего ошибочнее и опаснее этого мнения. Ибо, как и собственность, верховная власть может быть утрачена не иначе как в силу постановления закона. Но такое постановление закона о верховной власти, чтобы можно было лишиться ее вследствие преступления и перейти в состояние частного лица, не найдено, и я уверен, что не найдется; так как ведь такой закон внес бы величайшую смуту в течение государственных дел. Положение же, которое Васкес здесь и во многих иных заключениях принимает за основу, а именно – то, что все власти преследуют пользу подданных, а не самих повелителей, если бы даже и было верно в общей форме, тем не менее не решает вопроса; ибо вещь не сразу перестает быть полезной, если лишь отчасти отпадает ее польза. А его дальнейшие добавления, что благополучие государства желательно для отдельных граждан ради их самих и что каждый оттого должен предпочитать свое благополучие даже всему государству, противоречат одно другому. Ибо мы желаем благосостояния государства ради нашего же блага и не только ради нашего, а также и ради блага других.

3. Ложно и отвергнуто здравомыслящими философами мнение тех, кто полагает[285], что дружба возникает только из взаимной нужды. Мы стремимся к ней добровольно и согласно нашей природе. Любовь зачастую внушает, иногда же повелевает предпочитать своему личному благу благо многих. Сюда относится следующее место из Сенеки: «Неудивительно, если государей, царей и иных правителей государств, как бы иначе они ни назывались, любят больше даже близких родственников и личных друзей[286]. Ибо, если здравомыслящим людям дела государственные важнее частных, то, следовательно, дороже и тот, в ком воплощается государство» («О милосердии», кн. I, гл. 4). Амвросий пишет: «Так как каждый готов прежде всего предотвратить гибель родины, нежели опасность для самого себя» («Об обязанностях», кн. III, гл. 3). Сенека, которого мы уже цитировали, пишет: «Каллистрат и Рутилий, один в Афинах, другой в Риме, не пожелали вернуть себе своих пенатов ценой общего поражения, оба предпочтя страдать от личного бедствия, нежели со всеми от общего» («О благодеяниях», кн. VI, гл. 37).

X. О воспрещении христианам убийства как для отражения пощечины или тому подобного оскорбления, так и для предотвращения бегства [нападающего]

1. Если кому-нибудь угрожает опасность получить пощечину или тому подобная неприятность, то, по мнению некоторых, он имеет право также отразить ее, не исключая возможности убить противника. Я не возражаю против этого, если сообразоваться только с одной лишь исполнительной справедливостью. Хотя ведь смерть и пощечина несоизмеримы, тем не менее тот, кто собирается причинить мне обиду, тем самым дает мне право как некое неограниченное нравственное притязание[287] против него самого постольку, поскольку иначе я не в состоянии отвратить от себя это угрожающее мне зло (Сото, привод, место: Наварра гл. 15, 3, Сильвестр, толк. на слово «человекоубийство», I, вопр. 5; Людовик Лопец, гл. 62). Любовь сама по себе здесь, по-видимому, не принуждает нас к милосердию по отношению к совершающему посягательство. евангельский же закон совершенно воспрещает действия по самозащите, ибо Христос повелевает скорее получить пощечину нежели причинить вред противнику, тем более он воспрещает его убить во избежание пощечины. Этот пример убеждает нас отнестись с осторожностью к изречению Коваррувиаса (привед. место, 1) о том, что человеческое суждение, не чуждое праву естественному, не допускает существования чего-либо такого по естественному разуму, что как таковое одновременно не дозволено Богом, который есть сама природа. Ибо Бог в качестве создателя природы может действовать свободно и сверхъестественным образом, и потому он вправе предписывать нам законы даже относительно тех действий, которые по своей природе свободны и остаются в точности не предопределены; он может вменить в обязанность в гораздо большей мере то, что по самой своей природе достойно, хотя и не обязательно.

2. Весьма, однако же, удивительно то, что хотя воля Божья и раскрыта в Евангелии столь явственно, все же встречаются богословы, именно богословы христианские, которые считают правильным разрешить убийство не только во избежание пощечины, но и по получении пощечины, ради восстановления чести, если тот, кто ее нанесет, предпримет попытку к бегству. Это, как мне кажется, совершенно противно разуму и благочестию (Наварра, гл. XV, 4; Генрих, De irreg., гл. U. Витториа, «О праве войны», 5). Ибо честь есть мнение о личном превосходстве; тот же, кто сносит такую обиду, доказывает собственное превосходство и тем самым скорее возвеличивает, чем унижает свое достоинство. Не важно, если некоторые вследствие превратного суждения обращают это достоинство в позор путем ложных понятий; такие превратные суждения не касаются ни самой вещи, ни ее оценки. Это было ясно не только древним христианам, но и философам, которые считали малодушием не уметь сносить обиды, как мы показали в другом месте.

3. Отсюда видно также, насколько не доказано то, что признается многими, а именно, будто бы самозащита, сопровождаемая убийством, дозволена правом божественным (ведь я отнюдь не оспариваю того, что так обстоит дело по