В комнате находилось двое — Рашель, игравшая на рояле, и Олег Рахманов, который сидел неподалёку на стуле и с благоговением слушал её. Вряд ли он был большим ценителем старинной музыки, но он был страстным поклонником моей дочери, а значит, любил всё, что она делает, в том числе и её игру. Его взгляд, устремлённый на Рашель, был настолько красноречив, насколько это вообще возможно.

Я осторожно закрыл дверь, поднялся по лестнице на второй этаж и прошёл в кабинет. Анн-Мари дома не было — сегодня с утра её пригласила в гости одна знакомая, коллега по работе в телекомпании, и она ещё не вернулась. Руслан Кузнецов и его жена Ирина тоже отсутствовали — на выходные они уехали в Верхний Новгород проведать дочь, зятя и внуков.

Я запер дверь, уселся перед терминалом и стал просматривать записи, полученные от Григория Шелестова. В подробности я особо не вникал — все мои мысли вертелись вокруг одного-единственного момента во всей этой запутанной истории. Это было невероятно, я до сих пор не мог поверить своему открытию, и всё же факты говорили сами за себя. Я несколько раз прокручивал эпизод с выгрузкой третьего контейнера, при большом увеличении внимательно всматривался в расплывчатые лица, видневшиеся сквозь обзорные стёкла скафандров. Разглядеть невооружённым глазом какие-нибудь черты было невозможно, съёмки велись на грани разрешающей способности приборов, так что тут требовался компьютерный анализ каждого кадра, их обработка, сличение и синтез. Однако я не сомневался, что результат будет аналогичным тому, который получили альвийские специалисты.

Легче всего было бы списать всё на простое совпадение, банальное внешнее сходство. Я бы, наверное, так и поступил, окажись в моём распоряжении только один снимок — либо Кореевой, либо Киселёва. Но снимков было два, и на обоих фигурировали знакомые мне лица. Мало того, эти ребята были друзьями, соратниками, «сладкой парочкой», как называли их знакомые; вдобавок, они принадлежали к подпольной группировке, чья деятельность весьма и весьма озадачивала нашу разведку…

Что же это значит, чёрт побери? Вывод напрашивался сам собой — эти молодые люди были не те, за кого себя выдавали. И, может, не только они, но и другие их товарищи — Сергей Иванов, Юрий Ворушинский, Борис Компактов…

Я вызвал из памяти компьютера досье на всех пятерых. Трое из них — Кореева, Киселёв и Вейдер-Иванов — были «под колпаком» у нашей разведки уже девять месяцев. Ворушинский и Компактов попали на заметку лишь недавно — их имена нечаянно выболтал в разговоре с Эстер и Рашелью принц Павел.

Итак, что же делали Аня и Саша более года назад, во время летних каникул? Впрочем, условно летних — тогда в Северном полушарии планеты была зима, а почти всё Южное занимает огромный океан. Ага! Согласно собранным нашими агентами сведениям, с середины июля по середину августа они отдыхали в горнолыжном лагере на Новом Памире. Хотелось бы поговорить с инструктором их отряда. Я представил, как он с минуту напряжённо раздумывает, потом отвечает:

«Знаете, что-то не припомню их. Сейчас, погодите, я посмотрю…»

Пауза, он делает запрос в базу данных. Затем:

«Да, в самом деле, были такие. Но, хоть убейте, не могу их вспомнить. Наверное, они были очень неприметными, тихонями. Вы хоть представляете, со сколькими детьми мне приходится работать в течение года…»

Вот и всё.

Так, а что дальше? В смысле — дальше в прошлое.

Как явствовало из досье, Аня была сиротой. Шесть лет назад её родители погибли в автокатастрофе. Родственники отказались брать на себя заботу о двенадцатилетней девочке, и она была помещена в Христовоздвиженскую школу-интернат номер 18. Спустя три года её перевели в Николайбург. Причина перевода — обычная перетасовка учеников. Распространённая на Новороссии практика: самых одарённых берут в столицу, а отстающих отправляют в провинцию.

Интересно, что случится, если я позвоню в Христовоздвиженск и спрошу у руководства интерната об их бывшей воспитаннице, Ане Кореевой? Возможно, ответ будет такой:

«Да, у нас действительно училась эта девочка. Но мы помним её смутно. (Понимай, как „совсем не помним“.) Ничем, кроме хороших оценок, она не отличалась…»

А её предполагаемые родственники? Не скажут ли они, что не поддерживали особо близких отношений с Аниными родителями и вообще вроде бы не припомнят, что у тех была дочь? Или удивлённо скажут:

«А мы-то думали, что Аня погибла вместе с ними…»

Что касается Саши Киселёва, то он, по нашим данным, был из неблагополучной семьи. Отец — безработный алкоголик, мать — проститутка и наркоманка. Два с половиной года назад их лишили родительских прав, а парня усыновила пожилая бездетная чета. Вот вопрос: если разыскать его прежних родителей и спросить о Саше, вспомнят ли они, что когда-то у них был сын?…

Теперь Вейдер-Иванов. В графе «отец» стоит прочерк — его мать была одиночка. Когда Сергею исполнилось пятнадцать, она вышла замуж за вдовца с двумя детьми, владельца арктической фермы по разведению моржей. То ли парень не вписался в новую семью, то ли не захотел жить в заполярье, но вскоре он переселился к своей прабабушке, уже давно впавшей в старческий маразм. Старушка вряд ли годилась ему в опекуны, скорее это он заботился о ней, но по сему поводу никто не проявлял беспокойства. Сергей не бродяжничал, не якшался с уличной шпаной, не попадался на кражах или приёме наркотиков; он был серьёзным и самостоятельным юношей, досрочно закончил школу, учился в университете, хорошо зарабатывал как кибер, обеспечивал себя и свою прабабушку — короче, с ним всё было в порядке…

У Компактова с Ворушинским были другие истории, но сходные в одном — они тоже не жили со своими родителями. К тому же всех пятерых объединяло ещё и то обстоятельство, что два или три года назад они поменяли место жительства и учёбы. Вот так-так!..

«Проклятье! — думал я, тупо уставившись на экран терминала. — Как же мы раньше не обратили внимание?… Впрочем, раньше мы знали только о троих и не выделяли их из общей массы ближайших соратников цесаревича. Не было ничего странного в том, что среди двух десятков ребят одна девочка сирота, какой-то паренёк из неблагополучной семьи, а другой не живёт с матерью. Но ведь три недели назад многое прояснилось, а мы до сих пор оставались слепы. Слишком уж увлеклись переговорами с Павлом и забыли обо всём остальном…»

Мои размышления прервал звонок в дверь (кабинет был звукоизолирован), а затем из интеркома раздался голос Анн-Мари:

— Стив, ты здесь? Почему заперся?

Я торопливо извлёк из считывающего устройства диск Шелестова, спрятал его в карман и лишь тогда впустил Анн-Мари в комнату.

— А Рейчел даже не знала, что ты вернулся, — сказала она с порога. — Ты проскользнул мимо неё как мышь.

— Я просто решил не мешать ей, — ответил я, вновь запирая дверь. — Олег ещё не ушёл?

— Нет. Судя по всему, он окопался у нас до позднего вечера. Кстати, забыла тебе сказать, что утром мне звонила его мать. Мы мило поговорили, и она намекнула, что в ближайшее время они с мужем собираются пригласить нас на ужин. Видно, хотят познакомиться с потенциальными… как это здесь называется?… сватами, кажется. — Анн-Мари улыбнулась, но, не получив улыбки в ответ, внимательнее всмотрелась мне в глаза. — Ты чем-то взволнован? Что случилось?