– Нет! – крикнул Джейкоб, неуклюже поднимаясь на ноги. Его организм все еще боролся с действием наркотиков, которые ему дали, а связанные руки ограничивали его движения.

Джеймс бросился прямо на свет фонаря, не будучи уверенным, чего он хочет этим достичь, но чувствуя, что обязан попытаться остановить похитителей. Он даже представить себе не мог, что они с сделают с Деборой.

– Твою мать! Он меня уже достал, – сказал один из голосов.

Джейкоб почувствовал, как его толкнули на пол.

– Не торопись так выбраться отсюда, приятель. Твое время тоже скоро настанет, – сказали ему.

Закрывшаяся дверь отсекла голоса, но перед этим Джеймс успел услышать крики и мольбы Деборы, которые затихали вдали. От отчаяния, что он не в состоянии защитить ее, мужчина ударил в стену своими связанными руками.

– Будьте вы прокляты, гребаные ублюдки! – крикнул он в темноту.

Неожиданно Стейси почувствовала острое желание закрыть дверь офиса. Открытый компьютер Джастина стоял справа от нее. Кто-нибудь мог подойти и подсмотреть, что она делает, а констебль все еще ощущала себя так, будто делала что-то нехорошее.

В сотый раз она спросила себя, почему просто не сказала боссу, что хочет немного покопаться в обстоятельствах самоубийства Джастина Рейнольдса? Но девушка заранее знала ответ – и если б начальница сказала «нет», ей не оставалось бы ничего другого, как прекратить раскопки. А так – она вроде как ничего не делает против воли Ким. Этим она себя успокаивала.

На экране компьютера Стейси видела, что у Джастина были иконки практически всех возможных социальных сетей, включая «Снэпчат» и «Пинтерест»[76]. Но ее интересовал «Фейсбук». Это все еще была наиболее используемая социальная сеть, так что люди вели себя в ней, как в собственной гостиной или спальне, и спокойно выкладывали всю свою жизнь там, где, как они полагали, находится их личное пространство.

На странице Джастина светилось сообщение о том, что ему поступило почти двести комментариев. Вуд открыла приложение и стала просматривать их. Большинство из них поступило после понедельника. Дня, когда он умер.

В самых первых говорилось о том, что авторы не верят в его смерть, в более поздних высказывались соболезнования и посылались открытки «Мир праху твоему». Ни одна из этих открыток не появилась на ленте новостей Джастина из-за настроек его компьютера. Стейси пользовалась такими же фильтрами на своей собственной страничке. Ей никогда не нравилось, что люди могут послать ей изображение, которое автоматически появится на ее ленте новостей. Особенно после того, как ей прислали ее далеко не лестное фото, на котором она была изображена пьяной во время гулянки по поводу празднования двадцать первого дня рождения ее кузена.

Было ясно, что Джастин относился к этому точно так же.

Стейси нажала на значок почты.

Последнее послание, пришедшее юноше, было от человека по имени Флода. Без фамилии – просто Флода. Констебль нахмурилась. Что это еще за имя такое?

Вуд подумала было продолжить переписку, но быстро поняла, что этот Флода вполне может поехать крышей, если ему придет письмо от мертвого друга. С другой стороны, сама она точно не отказалась бы пообщаться с последним человеком, с которым Джастин общался перед смертью.

Стейси включила свой собственный телефон и послала запрос на добавление Флоды в друзья со своего собственного аккаунта в «Фейсбуке». Если она получит ответ, то объяснит, кто она такая, и узнает, что он сможет рассказать ей о Джастине и о том состоянии, в котором парень находился в последние несколько дней перед смертью.

Стейси уже была готова закрыть почтовый ящик Джастина, когда ее внимание обратилось на более раннее послание. А потом на еще одно…

Девушка стала просматривать всю почту – и нахмурилась еще больше.

Целая россыпь посланий, от которых за версту разит неприязнью, да еще и в сопровождении злых «имодзи»[77]. В некоторых письмах стояли просто три буквы: «ЧМО». Просмотрев почту, Стейси насчитала около семидесяти посланий, которые оскорбляли Джастина и состояли, как правило, всего из одного ругательного слова. Эта травля продолжалась много недель перед его самоубийством. Ни на одно из писем Рейнольдс не ответил – он их даже не открывал. За исключением письма от девушки по имени Кирсти Литтлджон.

Вуд тоже открыла его. В отличие от других посланий, в этом было требование объясниться и слезная просьба ответить. Скорее всего, писала бывшая любимая девушка, подумала констебль.

Она вернулась к последнему и единственному письму, на которое парень ответил, и, открыв его, погрузилась в переписку.

«Придешь 19-го?» – спрашивал Флода.

«Обязательно. Никак не дождусь», – ответил Джастин.

«Ты знаешь, что для того чтобы войти нужна фотография?»

«Конечно, без проблем».

«Мы встретимся?» – Этот вопрос Джастин задал в отдельном письме.

И на этот вопрос так никто и не ответил.

Стейси поняла, что ей просто необходимо поговорить с этим Флодой. Судя по всему, он был последним человеком, с которым Рейнольдс общался перед смертью.

Теперь ей ничего не оставалось делать, как ждать. Она могла бы послать письмо Флоде со своего собственного аккаунта, но оно бы автоматически попало в другую папку и пылилось бы там до скончания века.

Вуд кликнула по ленте новостей Джастина. Может быть, из нее удастся узнать что-то новое? Возможно, станет понятно, по какой причине так много людей посылали ему оскорбительные письма…

Констебль стала читать новости, и внутри у нее все похолодело.

Она не могла оторвать глаз от экрана и опустила глаза, только когда пикнул ее телефон.

Ей пришло извещение.

Флода прислал отказ.

Наконец, Ким заметила дом, который искала. Небольшой бутик располагался между лавкой зеленщика и крохотной кофейней.

– Чтоб я так жил! – сказал Тревис, когда они подошли к лавке, полной ярко раскрашенной одежды и аксессуаров.

Стоун всегда нравилась атмосфера Хэндсворта, который был расположен к северо-западу от центра Бирмингема. Здесь собрались все афрокарибские жители этого района, которые появились в городе после Второй мировой войны из-за возросшей потребности в квалифицированных и неквалифицированных рабочих руках. Но с шестидесятых годов прошлого века район сильно страдал от столкновений на расовой почве, и многочисленные массовые беспорядки серьезно подорвали его репутацию. Однако, несмотря на все это, праздники и парады в Бирмингеме всегда были гимнами жизни и радости.