— Давай перенесу, — предложил он.

Она, не раздумывая, подала ему руки, он потянул на себя, и она оказалась в его объятиях. Они замерли на мгновение, ошарашенные близостью друг друга. Рядом они были совсем недолго, но им показалось это вечностью. Наконец Феофания оттолкнула его от себя, отошла в сторонку и испытующе взглянула на него. Он продолжал следить за ней, в глазах его были восторг и восхищение. Её щёки покрыл багровый румянец, она молча взяла коня за повод уздечки и повела наверх.

Они долго шли, не решаясь заговорить. Наконец Ростислав спросил:

— Ты сегодня вечером выйдешь?

Она поняла, насколько важен для обоих будет ответ, который она даст, поэтому, чуть помедлив, произнесла:

— Да.

Однако сначала пришлось пойти на пир, который был устроен во дворце. На нём присутствовала местная знать и гости из Киева и Владимира. Ростислав и Феофания сели за стол в разных местах, только изредка переглядывались между собой и затаённо улыбались. Наконец, когда пир набрал силу и каждому было до самого себя, они перемигнулись и тихонько вышли из гридницы. На улице властвовал вечер. Солнце уже спряталось за кромку леса, но было ещё светло. Они побрели по узким улочкам города, а потом вышли на луга и двинулись в сторону недалёкого леса. На окраине его лепилась небольшая деревенька, возле домов виднелись участки, огороженные жердями и плетнём.

— Любят у нас на Руси пиры и увеселения, — сказала Феофания. — Чуть что, князья собирают гостей, столы ломятся от угощения.

— Не только князья. Приди к любому человеку, он сразу выложит перед гостем всё, что у него припасено.

— Да, русское гостеприимство известно среди окрестных народов.

— Что интересно, подолгу пьют, а ведь пьяных не видно.

— Потому что вино употребляют разбавленным водой. К тому же пиво и медовуха рядом, и пьют в меру, только для веселья.

Они подошли к плетню крайнего огорода. Плетень был невысокий и довольно старый. Они прислонились к нему, но колья, видно, подгнили, сломались, и они опрокинулись назад вместе с загородкой. Кругом росла крапива, и они сильно обожглись. Встали, поглаживая обожжённые места. А потом, глядя друг на друга, стали весело и беззаботно смеяться.

— Пойдём прочь, — сказал Ростислав, когда они немного успокоились. — А то ещё собак на нас спустят.

Они направились по лугу, взявшись за руки. Через несколько шагов он легонько притянул её к себе, она качнулась в его сторону, и они поцеловались.

— Я как увидел тебя вчера на пиру, сразу влюбился, — шептал он ей.

— А ты мне сначала не очень приглянулся.

— Почему?

— Не знаю...

Не могла же она ему рассказать, как сватался его отец и как она ему отказала.

— А сейчас я тебе нравлюсь?

Вместо ответа она теснее прижалась к нему.

— Сколько вы пробудете в Киеве? — спросил он.

— Не знаю. Как отец решит.

— А ещё когда приедешь?

— Откуда мне знать? Сам наведывайся во Владимир.

— Попробую отпроситься. Может, отец отпустит.

— А если будет против? — задала она вопрос, вспоминая потерянное лицо Рюрика, когда он увидел её в киевском дворце.

— Сбегу без разрешения! — заявил он, хотя в душе не очень верил в такую возможность. Она тотчас уловила колебание в его голосе, нахмурилась и отвернулась.

— Ты что, не веришь, что я к тебе приеду? — спросил он.

— Далеко очень, — со вздохом ответила она.

Ростислав задумался, потому что знал, сколько времени потребуется добраться до Владимира. Потом остановился, развернул Феофанию к себе, сказал решительно:

— А давай я посватаюсь к тебе! Завтра же! Тогда и не надо будет никуда ехать!

— А где мы будем жить? В Киеве или Владимире?

— Отец даст мне какой-нибудь удел, стану княжить самостоятельно.

Феофания подумала, прижалась к нему:

— Засылай сватов. Я согласна.

Наутро Ростислав подошёл к отцу.

— Как ты вовремя являешься, — весело встретил его Рюрик — Я как раз собирался послать за тобой.

— Что-то случилось?

— Да. Надо срочно съездить в Полоцк.

— Едва ли я смогу это сделать. Может, брат вместо меня?

— Что случилось?

— Жениться надумал.

— Вон как! Что ж, дело хорошее, годки подошли. И кто же она, твоя избранница?

— Феофания, дочь Всеволода.

Рюрик вдруг почувствовал, как ухнуло у него сердце, замерло на мгновение, а потом понеслось вскачь, будто угорелое. Сам себе не признаваясь, надеялся он, что рано или поздно соединит свою судьбу с судьбой Феофании. Как это случится, он не представлял, но верил, что так оно и будет. А теперь надежды рушились, сразу и окончательно.

Он перевёл дыхание, ответил:

— Хорошо, сын. Будет по-твоему. Зашлём сватов. Но она согласна?

— Да, отец.

— Тогда ради.

Оставшись один, Рюрик лёг в кровать и стал глядеть в потолок, не видя его. Он вдруг почувствовал, как в один миг ушли куда-то силы, как нахлынула усталость, будто постарел на десяток лет. Он ясно понял, что жену не любил и никогда не полюбит, что своей женитьбой на ней он никому ничего не доказал, а только отравил себе жизнь, что впереди у него безрадостные годы неразделённой любви, серые, скучные, словно голыши на дне заросшей водной травой и камышом лесной речушки. К сыну он не испытывал никакой ревности и, чтобы выглядеть достойно, решил, что в беседе со Всеволодом прежнее сватовство превратит в шутку, только шуткой можно загладить свой промах. А потом отошлёт молодожёнов в какой-нибудь удел — подальше от себя...

Сватовство прошло успешно, а потом сыграли свадьбу. Ростислав и Феофания отправились в Вигичев, город, славившийся своими торговыми делами; там была лучшая на Днепре пристань, куда каждую весну собирались русские и иностранные купцы, чтобы отправиться на судах в Византию и иные южные страны.

А в Рюрике с той поры будто что-то надломилось. Всё реже он стал выходить из дворца, забросил государственные дела. Может быть, поэтому проморгал он союз князей, направленный против него, и в 1202 году с удивлением увидел возле стен Киева огромное войско во главе с галицким князем Романом. Киевляне в помощи Рюрику отказали, и он вынужден был бежать в свою вотчину — Овруч (Вручий). В Киеве стал править луцкий князь Ингвар Ярославич.

Но эта неудача как бы встряхнула Рюрика. Он собрал свою дружину, соединился с черниговскими князьями, нанял половцев и взял Киев на щит. Видимо, ему было нечем платить кочевникам, потому отдал им город на разграбление. Степняки рассыпались по бывшей столице и подвергли её такому разгрому, какого она ещё не знала. Они пожгли не только Подол, но и центр города (Гору), ограбили Софийский собор, Десятинную церковь и все монастыри; монахов и монахинь, священников и жён их, старых и увечных перебили, а молодых и здоровых увели в плен; пощадили только иностранных купцов, спрятавшихся по церквам, у них взяли половину имения и выпустили на свободу.