Потом Саймон сообщил, что Бернард Файрклог передал ему некую видеозапись. Он предположил, что Линли стоит её посмотреть, потому что если в смерти Яна действительно кто-то был виновен, то «лучше увидеть, чем услышать».

Это была видеозапись похорон, сделанная для того, чтобы отослать её отцу Яна в Кению, поскольку тот был слишком слаб, чтобы совершить столь дальнее путешествие ради прощания с сыном. Линли уже просмотрел её вместе с Файрклогом, и тот особо подчеркнул один момент. Найэм Крессуэлл, бывшая женой Яна семнадцать лет, мать двоих его детей, не присутствовала на прощании. Файрклог сказал, что она могла бы прийти хотя бы ради того, чтобы поддержать горюющих детей.

— Он также рассказал мне кое-какие подробности о конце брака Яна Крессуэлла.

Линли рассказал друзьям всё, что ему стало известно, и Саймон с Деборой одновременно произнесли:

— Это же мотив, Томми!

— Фурия в аду — ничто в сравнении с брошенной женщиной. Да. Но вряд ли Найэм Крессуэлл могла тайком пробраться в Айрелет-холл, так чтобы её никто не заметил, никто ведь до сих пор не упомянул о том, что её там видели.

— Во всяком случае, — возразил Сент-Джеймс, — на неё следует обратить внимание. Месть — очень сильный мотив.

— Я с этим согласна, — кивнула Дебора. — Но и остальные смертные грехи вызывают слишком сильные чувства. Иначе почему бы их называли смертными?

Линли улыбнулся.

— Наверное, так. В общем, нам нужно проверить, получает ли она какую-то выгоду, кроме радости отмщения.

— То есть мы снова возвращаемся к завещанию. Или к страховке, — сказал Сент-Джеймс. — Это нелегко будет разузнать, если продолжать делать вид, что мы оказались в Камбрии случайно, Томми.

— Я тоже не могу действовать напрямую. В этом ты прав, — сказал Линли. — Но есть кое-кто, кто сможет это для нас сделать.

К тому времени, когда они закончили своё совещание, было уже слишком поздно для необходимого инспектору звонка. Поэтому вместо того он позвонил Изабелле. По правде говоря, он по ней соскучился. Хотя точно так же искренне Томас радовался тому, что оказался вдали от неё. Но не потому, что испытывал какое-то нежелание быть в её компании. Нет, дело было в том, что ему было необходимо понять, как он будет чувствовать себя вдали от неё. То, что он ежедневно видел её на службе и проводил с ней несколько ночей в неделю, практически не давало ему возможности разобраться, что он ощущает к этой женщине кроме чисто сексуального влечения. И теперь Томас по крайней мере мог определить своё чувство: сильное желание. Он испытывал тягу к её телу. Оставалось лишь выяснить, скучает ли он по всему остальному, составляющему личность Изабеллы Ардери.

Но прежде чем позвонить, Линли доехал до Айрелет-холла. И только тогда, стоя рядом с «Хили-Эллиотом», набрал номер и стал ждать соединения. При этом он думал о том, почему ему вдруг так захотелось, чтобы Изабелла была сейчас рядом с ним. Что-то было в том, как ему легко говорилось с его друзьями, и ещё больше скрывалось в том, как Саймон и Дебора общались между собой, и всё это вызвало в нём желание снова иметь то же самое для себя: близость и уверенность. Притом Линли понимал, что на самом деле ему хотелось возвращения прежнего: того, как они с женой говорили по утрам, и за ужином, и лёжа рядом в постели, и даже когда кто-то из них принимал ванну. И ещё он впервые осознал, что необязательно Хелен должна быть этой женщиной, что вместо неё может быть кто-то другой… где-то ещё. Отчасти это ощущалось им как предательство горячо любимой супруги, ушедшей от него не по собственному желанию, а в результате бессмысленного акта насилия. И в то же время ему было ясно, что ему придётся как-то примириться с потерей и что Хелен сама хотела бы этого для него.

Наконец гудки там, в Лондоне, прекратились. Линли услышал негромкое «Чёрт…», потом такой звук, как будто мобильник Изабеллы обо что-то ударился, а потом — вообще ничего.

Томас произнёс: «Изабелла?..» — и немного подождал. Ничего. Он снова окликнул её. Поскольку ответа не последовало, Линли отключил телефон, решив, что связь не в порядке.

Через минуту он опять набрал её номер. Снова раздались гудки. Они звучали очень долго. Линли подумал, что Изабелла может быть в машине, вне зоны доступа. Или под душем. Или занята чем-то таким, что просто не может…

— Лло? Томми? Этт ты тко что звнил? — И далее последовал звук, которого Линли не хотел бы слышать: о телефон ударилось что-то стеклянное, то ли стакан, то ли бутылка. — Я как раз о тбе думла, а ты тукакту… Это тепела… телапа… телепатия!

— Изабелла…

Линли вдруг понял, что не может больше ничего сказать. Он оборвал вызов, сунул телефон в карман и пошёл в свою комнату в Айрелет-холле.

Барбара Хейверс потратила первую половину дня на то, чтобы навестить мать в частном санатории в Гринфорде. Она слишком долго откладывала этот визит. В санатории Барбара не бывала уже семь недель, и чувство вины давило на неё всё сильнее с каждым днём, как только перерыв перевалил за три недели. Она признавалась себе, что только радовалась огромному количеству работы, которое позволяло ей не появляться в санатории и не видеть, как всё сильнее и сильнее разрушается сознание её матери. Но в конце концов настал момент, когда для того, чтобы жить в мире с собой, было просто необходимо предпринять поездку в тот оштукатуренный дом с аккуратным садом перед ним и безупречно чистыми занавесками на окнах, в дом, который выглядел одинаково милым и в дождь, и в солнечную погоду, — так что она спустилась на станцию метро «Тоттенхэм-Корт-роуд» Центральной линии, не потому, что этот вариант был быстрее, а как раз наоборот.

Барбара не собиралась лгать себе, считая, что долгий путь даст ей возможность подумать. Как раз в последнюю очередь ей хотелось думать о чём бы то ни было, и её мать была лишь одним из пунктов, на которых Барбара не желала сосредотачиваться. Другим пунктом был Томас Линли: где он сейчас, чем занят и почему ей ничего об этом не ведомо. Ещё один пункт — Изабелла Ардери: в самом ли деле она намерена навечно остаться в должности суперинтенданта и что это может означать для будущего самой Барбары в Скотленд-Ярде, не говоря уж о её служебных взаимоотношениях с Томасом Линли. Далее шла Анджелина Упман: должна ли она, Барбара, поддерживать дружеские отношения с возлюбленной своего соседа и друга Таймуллы Ажара, чья дочь стала уже необходимым для Барбары светлым пятнышком в её жизни. Нет. Она села в поезд не для всего этого. Метро давало возможность отвлечься, причин для отвлечения здесь хватало, и Барбара как раз и рассчитывала с помощью всей этой суеты найти начало для разговора с матерью.

Конечно, нельзя было сказать, что они вели долгие беседы. По крайней мере, это были не те беседы, что обычно случаются между матерью и дочерью. И в этот день тоже не произошло ничего нового, и неважно было, что говорит Барбара, запинаясь, теряясь и отчаянно желая как можно скорее завершить визит.