– Я поражен. Даже дух захватывает. А что происходит с полимерной таблеткой после того, как из нее вытечет все лекарство?

– Самоуничтожается. Мгновенно схлопывается под воздействием собственного тяготения. Но это уже относится к физике. Пластиковая оболочка распадается на микроскопически малые частицы и сразу выводится из организма безвредным способом, освященным веками.

– Потрясающе. А теперь скажите мне, для чего предназначено это средство? Что такое дилар? Каков его химический состав?

– Не знаю, – ответила она.

– Наверняка знаете. Вы же блестящий ученый. Все так говорят.

– А что еще они могут сказать? Я занимаюсь биохимией нервной системы. Никто вообще не знает, что это такое.

– У других ученых есть некоторое представление. Наверняка. И они считают вас блестящей.

– Все мы блестящие. Насчет этого здесь существует договоренность, разве нет? Вы считаете меня блестящим ученым. Я считаю вас блестящим ученым. Это своего рода общинное самомнение.

– Меня никто блестящим не считает. Меня считают расчетливым. Все говорят, что я прибрал к рукам нечто особенное. Занял нишу, о существовании которой никто понятия не имел.

– Существуют ниши и для блестящих ученых. Настал мой черед, только и всего. К тому же у меня странное телосложение и странная походка. Не дай я им повода называть себя блестящим ученым, они бы говорили обо мне гадости. А это всем неприятно.

Она прижала к груди какие-то папки.

– Несомненно одно, Джек: препарат, содержащийся в диларе, действует на психику. Вероятно, предназначен для труднодоступных участков коры головного мозга. Посмотрите вокруг. Повсюду мозги. У акул, у китов, у дельфинов, у крупных обезьян. По своей сложности ни один не приближается к человеческому. Мозг человека – не моя специальность. О нем я располагаю лишь скудными практическими сведениями, но и они заставляют меня гордиться тем, что я американка. У вас в мозге триллион нейронов, а в каждом нейроне – десять тысяч маленьких дендритов. Эта система многосторонней связи впечатляет. Она похожа на галактику, которую можно подержать в руке, только более сложную, непостижимую.

– Почему же вы гордитесь тем, что вы американка?

– Мозг младенца развивается, реагируя на раздражители. А в раздражении нам пока нет равных на свете.

Я отпил глоток воды.

– Хотелось бы выяснить побольше, – сказала она. – Но я никак не могу точно установить тип этого лекарственного препарата. Одно могу сказать определенно. В продаже его нет.

– Но я нашел его в обычном аптечном пузырьке.

– Мне все равно, где вы его нашли. Я совершенно уверена, что распознала бы компоненты известного психотропного средства. Это неизвестный препарат.

Она стала поглядывать на дверь. Глаза у нее были ясные и испуганные. И тут я услышал шум в коридоре. Голоса, шарканье ног. Винни попятилась к задней двери. Мне вдруг захотелось еще раз увидеть, как она краснеет. Она убрала руку за спину, отперла дверь, поспешно повернулась и выбежала в дневную мглу. А я все пытался вспомнить что-нибудь смешное и сострить.

Я сидел в постели с конспектом по грамматике немецкого языка. Бабетта лежала на боку, уставившись на часы-приемник, и слушала звонки радиослушателей в эфир. Позвонила женщина: – В семьдесят седьмом году я посмотрела в зеркало и увидела, в кого начала превращаться. Я то ли не могла, то ли не хотела вставать с постели. На периферии моего поля зрения двигались какие-то фигуры – вроде как бегали, суетились. Мне часто звонили с ракетной базы – стартовой площадки «Першингов». Нужно было поговорить с кем-то, у которого тоже такое бывало. Записаться на программу помощи, в какую-нибудь организацию.

Я перегнулся через жену и выключил радио. Бабетта продолжала смотреть прямо перед собой. Я нежно поцеловал ее в макушку.

– Марри говорит, что твои волосы имеют большое значение.

На лице у нее появилась бледная, бессильная улыбка. Я отложил конспект и осторожно повернул ее на спину, чтобы она смотрела в потолок.

– Нам пора серьезно поговорить. Мы оба это знаем. Ты расскажешь мне о диларе. Если не ради меня, то ради своей маленькой дочки. Она переживает и очень сильно. Да и деваться тебе уже некуда. Мы приперли тебя к стенке. Мы с Денизой. Я нашел спрятанный пузырек, взял одну таблетку и отдал ее на анализ специалисту. Эти белые кругляши сработаны превосходно. Лазерная технология, новейшие синтетические материалы. Дилар – почти такое же хитроумное изобретение, как микроорганизмы, которые вдруг сожрали вздымающееся облако. Кто поверил бы, что бывает маленькая белая пилюля, которая работает, как эффективный и безопасный нагнетательный насос, снабжает организм лекарством и вдобавок самоуничтожается? Меня поражает красота этого устройства. Мы знаем кое-что еще, и против этого у тебя аргументов не найдется. Мы знаем, что дилара нет в свободной продаже. Уже поэтому мы вправе требовать объяснений. По существу, тебе почти нечего сказать. Расскажи только, что это за лекарство. Как тебе хорошо известно, донимать людей – не в моем характере. Но Дениза сделана совсем из другого теста. Я всячески стараюсь ее удержать. Если ты не расскажешь, я введу в бой твою маленькую дочку. Дениза сразу выложит тебе все, что у нее накипело. Она не станет понапрасну бередить твою вину. Дениза предпочитает лобовую атаку. Она загонит тебя в угол, и ты расколешься. Ты же знаешь, что я прав, Бабетта.

Прошло минут пять. Бабетта лежала, уставившись в потолок.

– Давай только я расскажу все так, как считаю нужным, – сказала она вполголоса.

– Хочешь ликера?

– Нет, спасибо.

– Не торопись, – сказал я. – У нас вся ночь впереди. Если тебе что-то захочется или понадобится, только скажи. Просто попроси, и все. Я буду рядом, сколько нужно.

Прошла еще минута.

– Я точно не помню, когда это началось. Может, года полтора назад. Мне показалось, что я вступила в новую стадию, прошла некий поворотный раздел своей жизни.

– Поворотный пункт, – сказал я. – Или водораздел.

– Начался некий период стабильности. Так мне казалось. Зрелые годы. В общем, что-то вроде этого. Я думала, состояние пройдет, и можно будет обо всем позабыть. Но оно не прошло. Мне стало казаться, что этого не произойдет никогда.

– Какое состояние?

– Это пока к делу не относится.

– В последнее время ты какая-то подавленная. Такой я тебя еще никогда не видел. В этом ведь и состоит главное достоинство Бабетты. Она оптимистка. Никогда не унывает и не жалуется на судьбу.

– Дай мне все рассказать, Джек.

– Хорошо.

– Ты меня знаешь. Я считаю, что все можно исправить. При наличии верного подхода и надлежащих усилий человек может изменить неприятную ситуацию, разложив ее на простейшие части. Можно составлять списки, придумывать категории, строить диаграммы и графики. Именно так мне удается обучить своих учеников стоять, сидеть и ходить, хоть я и знаю, ты считаешь эти дисциплины слишком тривиальными, расплывчатыми и обобщенными, чтобы разлагать их на компоненты. Я не очень изобретательна, зато умею разбивать вещи на категории, сортировать и классифицировать. Мы можем подвергать анализу осанку, можем – прием пищи, питье и даже дыхание. На мой взгляд, иначе мир не постигнешь.