К скульптору – Эдуарду – приехали не вовремя: тот находился в глубоком запое. Пришлось подключать Вадика, который поливал скульптора холодной водой, а потом плюнул, съездил в ближайшую больницу, откуда привез врача вместе с капельницей. Эдуарда вывели из запоя быстро, благо Сазонов велел не экономить на будущем произведении искусства.

– Нужна фигуристка, срочно, – обрисовал проблему Виктор.

– Кто? – Эдуард потряс головой, думая, что еще не пришел в себя.

– Фигуристка, – повторил Виктор.

– Это из какого произведения? – все еще не мог очухаться Эдуард.

– Ни из какого. Это новое произведение. И чтобы фигуристка стояла в «ласточке». Обязательное требование.

– Странно. А Пушкин не подойдет? – с надеждой спросил Эдуард. – У меня есть лишний. Для детского сада делал, но не взяли.

– Не подойдет, – тяжело вздохнул Виктор, – и надо срочно.

– Я не могу сейчас фигуристку, – признался Эдик и заплакал, – есть еще ежи, обезьяны. Обезьяна не нужна?

Виктор выложил на стол деньги. Но даже это не помогло – Эдуард не хотел работать, а хотел пить.

– Давай через месяц, – предложил он.

– У нас есть неделя. Лучше – меньше. Три дня.

– Ну не могу, хоть режь. Ни за неделю, ни за три дня.

Эдуард и вправду не мог. Он был зашитый. Раз в год давал себе месяц на то, чтобы набухаться перед следующей «торпедой». И этого месяца он ждал целый год. Специально выбирал зиму, чтобы его никто не трогал.

– Тебе деньги, что ли, не нужны? Сколько ты хочешь? Заказчик готов заплатить любую сумму.

– Да не во мне дело. В материале… Вы из чего хотите?

Виктор пожал плечами.

– Идите, смотрите, что у меня есть. – Эдуард открыл дверь в другую комнату, которая считалась мастерской.

В ряд стояли тридцать три богатыря, но маленькие, будто игрушечные; к стене притулилось чахлое деревце с несообразно здоровенной цепью и котом-ученым, страшным, злобным. Под потолком висела громадная стрекоза. Еще была женщина с веслом, карикатурная, очень смешная. И бюст прекрасной незнакомки. Работы, надо признать, были талантливыми.

– Это так, для себя. Баловство. Когда пьяный был, – хмыкнул Эдуард, довольный произведенным на посетителей эффектом.

– А это кто? – в дальнем углу комнаты, под кучей тряпья, Виктор увидел женщину с задранной ногой в «ласточке». Сразу женщину заметить было сложно – ее нога служила сушилкой для тряпок, а в руку, сложенную профессиональной галочкой – большой палец к третьему, были воткнуты кисти.

– Гимнастка, наверное, – удивленно рассматривал собственную работу скульптор. – Я и забыл про нее.

– А ей коньки нельзя приделать? И юбку какую-нибудь?

– В принципе можно, – задумчиво сказал Эдуард.

– Тогда приделай, – решил Виктор.

– Сазонов еще и сходство портретное просил, – вставил Вадик.

– Точно. Где фото? – забеспокоился Виктор.

Вадик достал фотографию. Трое мужиков подошли к гимнастке и начали сверять сходство. Эдуард даже занавески раздвинул, чтобы света больше было.

– Вроде похожа, – пожал плечами Виктор.

– Скульптура красивее. У настоящей нос большеват. Я ее живьем-то видел. Страшненькая, – поделился мыслями Вадик.

– Нос тоже приделать? – уточнил Эдуард.

– Нет, не надо. Так оставь. Так даже лучше, – подвел итог Виктор.

Эдуард работал не без поддержки Вадика и Артура: первый контролировал, чтобы скульптор не сорвался, второй стоял с бутылкой наготове, обещая много таких бутылок, когда работа будет закончена. Гимнастке приделали коньки и соорудили нечто похожее на юбку.

Когда Сазонов открыл дверь своего номера, расположенного на первом этаже, на него упала фигуристка. Да так упала, что придавила. Реальная фигуристка завизжала от страха. А Сазонов был счастлив. Он лежал под скульптурой, и на него падал снег.

Для этого Вадик сгреб снег со всего парка и устроил такие сугробы перед входом в корпус, что не пройдешь.

Фигуристка шутки не оценила, обиделась, на что Сазонову было совершенно наплевать. Любовницу он сплавил первым рейсом – Вадик отвез ее с ветерком. Сазонов же был счастлив, проведя остаток отпуска в компании скульптуры. За работу и труды щедро расплатился и говорил, что впервые провел время с «идеальной бабой» – молчит, трахаться не заставляет, не жрет и может долго простоять с задранной ногой, на которую удобно вешать полотенце.

После отъезда Сазонова статую пристроили в дальнем уголке парка. Рядом с пятым КПП, куда Инна экскурсии не водила. И только редкие отдыхающие забредали на полянку, где стояла статуя фигуристки. Пришел посмотреть на свою работу и Эдуард. После чего перестал пить. Совсем. И, кстати, вступил в Союз художников. Бюст Чехова – его работа. В противоположном конце парка стоит. Видимо, грехи замаливал. Фигуристка была талантливой работой, яркой, самобытной, а Чехов – картонным. В фигуристке чувствовались боль, страсть, горе, счастье, желание напиться, а в Чехове ничего не чувствовалось. Эдуард считал фигуристку лучшей своей работой. Непризнанной, неоцененной. Своего Чехова он ненавидел.

Сазонов любил их пансионат. За профессиональную работу, за Виктора и Вадика, которые держали язык за зубами. За Артура, который поставлял лучшую еду на всем побережье.

И тут вдруг такой прокол. Нет, конечно, удивительно, что этого не случилось раньше. Сазонов сам виноват, совсем обнаглел. Нет чтобы в другое место с любовницей поехать, но его сюда тянуло. Думал, пронесет. Как всегда. Но и везение рано или поздно заканчивается. Вот и столкнулись на дорожке. Ведь не хотел идти по этой дороге, но любовница уговорила «погулять». Жена Сазонова устроила такой скандал, что ежи еще долго по вечерам не выползали.

– Виктор, прости, но этой бабе крови подавай, – сказал директор пансионата Рашид Камильевич. – Твой прокол, тебе и отвечать. Не мне же. Я сам каждый день сижу, не знаю, что мне прилетит и за что. Так что давай без обид. Я тебя по собственному уволю, а бабе этой скажу, что по статье. Она же представь, что удумала – бумагу накатала, что это мы здесь разврат развели. Что это мы тут баб под ответственных работников подкладываем и чуть ли не бордель содержим. Твой Сазонов хвост поджал и молчит, так что на него не рассчитывай. Он ведь тоже в один момент слететь может со своих постов. У него тесть еще живой. А тесть у него – о-го-го. Старик живучим оказался. Так-то вот. В общем, ты это… отдохни, а там видно будет. Сам знаешь, как все меняется. Может, так жизнь повернется, что и мое место займешь. Тьфу-тьфу, не дай бог. Но, в общем, не конец света. Понял? Вот девчонку жалко. Но тут, как говорится, под горячую руку подвернулась.

– Какую девчонку? – не понял Виктор.

– Ну ту, с голубями. Условие поставили – или все их шапито прикроют, или ее выкинут из цирка. За то, что ее голуби поцарапали внучку. Дамочка эта визжит – а вдруг голуби заразные? Справку требует. Нет, справку-то мы нарисуем, только все равно проблема – девочка ни при чем, но бабенке этой всех порвать хочется. Она и в столовой скандал закатила. Обещала проверку наслать. Ну и сам понимаешь. Опять же мы крайние оказались, что пускаем не пойми кого в наш зал. Зверей, которые на людей кидаются, и птиц заразных. Она у меня тут час орала так, что стекла дрожали. Думал, не уймется… А ты отдохни. Найдем мы тебе местечко. Пусть все утихнет. И там, глядишь, и снимут этого Сазонова. А нет Сазонова, нет проблемы. Да я тебя назад быстро верну. «По собственному» же увольняю.