Молоток тот самый мне всё-таки пригодился. Правда, всё с самого начала пошло не по одному из мысленно выстраданных мной вариантов исполнения отчаянного замысла, допускавшего даже полноценный криминал.

Я позвонил в свою бывшую дверь, когда на улице уже нормально стемнело. Рядом с дверью не было никакой таблички с фамилиями и количеством звонков, и это меня обнадёжило. По крайней мере, число предстоящих жертв и просто пораненных человеческих единиц уже на этом этапе сводилось к минимуму.

Услышал, как кто-то лёгкими шлепками пробежал по коридору, поковырялся с замками, и дверь распахнулась. С той стороны на меня смотрели маленькие карие глазёнки, девчачьи, вопросительно и с любопытством.

– Можно? – спросил я и на всякий случай заступил за порог, чтобы сразу сделать то, за чем пришёл, уже неотвратимым.

– А вы кто? – вместо ответа спросила девочка. – Вы не папа?

Ей было лет восемь, не больше, у неё было лиловое платьице в мелкий цветочек, домашние тапки не по размеру и нечёсаная русая голова. Квартира была уже не нашей, совсем не похожей на папину и мою. Сделанный в ней чужими людьми ремонт, наверное, был сам по себе вполне приличный, но менял облик жилья до неузнаваемости. В прихожей помещался массивный гардероб, он же открытой своей частью служил вешалкой.

Приоткрылась ближайшая от коридора дверь, оттуда высунулась голова с похожим чем-то на лисье лицом молодой, явно раздражённой чем-то девушки. Она мельком окинула меня взглядом и крикнула в глубину квартиры:

– Это к тебе, ты слышишь там, эй?! – и ещё раз крикнула, тоже на довольно-таки повышенных тонах, но на этот раз раздражение это было адресовано девочке. – А ты марш к себе, слышишь?

Девочка послушно кивнула, повернулась и потопала обратно, шлёпая тапками. В это время в прихожую уже шёл тот, кого негостеприимная девушка позвала первым. Он ещё не успел пересечь нашу большую квартиру с её протяжённым коридором, пройти его весь, до входной двери, чтобы посмотреть на того, кто позвонил в его жильё, и открыть от удивления рот. Потому что я сразу его узнал – по первому повороту головы и по знакомому прищуру, обращённому в сторону прихожей, несмотря на то что мужчина этот был в домашней одежде. На нём были свободные, широкие по всей высоте летние штаны из лёгкой холщовки и такая же мирная на вид домашняя рубаха навыпуск. В одной руке он держал газету, в другой была пропущенная между пальцев дужка болтающихся очков. Для полного завершения полотна, чтобы стало уже совсем живописно, не хватало лишь широкополой соломенной шляпы и пышных усов картинного Тараса Бульбы.

Это был полковник МВД Маркелов, собственной домашней персоной. Он надел очки и уставился на меня. С его стороны пауза была не меньшей, чем с моей.

– Вы? – произнёс я. – Григорий Емельяныч, это вы, что ли?

– Как ты меня нашёл? – сухо спросил он, быстро придя в себя. И не дожидаясь моего ответа, резко кивнул: – Идите за мной, Лунио.

Мы прошли в бывший папин кабинет, Маркелов молча указал на кресло и прикрыл за нами дверь. Сел и сам.

– А теперь говори. Как ты здесь оказался? Зачем меня искал? Ты что, выслеживал?

Я пожал плечами, всё ещё продолжая переваривать в голове эту странную ситуацию. Сказал:

– Я никого не искал, Григорий Емельяныч, уверяю вас. Я просто пришёл к себе домой. То есть, я хотел сказать, просто решил навестить место моей прошлой жизни, узнать у новых жильцов, не осталось ли каких-нибудь у них вещей наших семейных, типа книжек, может, или фотографий. Вот и всё. – Я снова недоумённо пожал плечами. – А тут вы. Я и не знал про это, на самом деле не думал, что так получится, – и уставился на него. – А вы как сюда попали сами, Григорий Емельяныч, вы теперь тут что, постоянно живёте, как я понял?

Он помолчал.

– Значит, книжки ищешь, говоришь. Фотографии. А я тебе чего сказал, Лунио, я тебе не говорил разве, чтобы не высовывался, чтобы залёг до завтра и сидел себе тихо тюремной мышью? Не приказывал?

– Да вы бы меня завтра из города отправили куда подальше и на этом всё, – с обидой в голосе выговорил я. – И как бы я тогда пришёл после?

– И отправил бы, – согласился Маркелов, – и ещё отправлю куда следует чтобы глаза мне тут больше не мозолил. Ты что не понимаешь, что и так на волоске висишь с этой твоей фамилией новой идиотской? Что вынул я тебя на свободу, сам рискуя, жопу свою подставляя под удар и звание своё. Не сечёшь это, парень?

Я решил, что хватит и надо соглашаться. Знал, что дальнейшее обустройство начала моей новой жизни всё ещё безоговорочно зависит от него. Сам же лихорадочно уже обдумывал, что же теперь будет с маминым кольцом в этой идиотской, как и моя фамилия, ситуации. Зря, выходит, только молоток покупал. И я переменил тему на более приземлённую. И спросил:

– Так ничего не осталось у вас нашего, Григорий Емельчьяныч? Коль уж я всё равно пришёл.

Он, видно, тоже решил не усугублять и ответил:

– Есть кой-чего, там, в кладовке прибрано. Сейчас принесу, сиди, жди. – И вышел. Я осмотрелся. Письменный стол в кабинете был наш, папин. Всё остальное уже было чужим, незнакомым. От всего несло казёнщиной, неуютом и какой-то посторонней тяжестью. Над столом в витой латунной рамке висела небольшая фотография. На ней была изображена женщина лет под тридцать с девочкой лет десяти, лисёночком таким, остроморденькая, чем-то неуловимо напоминающая ту неприветливую девушку, мелькнувшую лицом в двери у прихожей. Они, сцепившись в обнимку, сидели в прибойной пене, смеясь и защищая лица от брызг. Снизу надпись: «Мы с Юлькой, Алушта, 1939 год».

– На вот! – вошёл Маркелов и протянул коробку из-под обуви. – Там херня всякая, по мелочи, потом посмотришь, ваше старое, из невыброшенного.

Я благодарно сделал головой, принял коробку и, не открывая её, спросил:

– Григорий Емельяныч, так вы сюда как попали-то, я не понял?

– Как попал, как попал – как все попадают, так и я попал, – пожал плечами полковник. – Ордер дали, я и заехал.

– Когда дали? – решил уточнить я. – В смысле, заехали в какое время? После войны уже? Или... – И я испытующе посмотрел на него, пытаясь нащупать цепь и последовательность событий.

– Ну да, так примерно, – неопределённо ответил Маркелов, – как известно стало, что квартира эта освободилась, так и получил. По ходатайству органов. А что такое-то? Всем дают и мне дали, за заслуги.

Я снова, уже привычно, пожал плечами.

– Так откуда ж вам про неё известно стало, если вы следователя по моему делу в глаза не видали? И как узнали тогда, что меня того... в Устьсевлаг закатали как немецкого шпиона, по 58-й, и жильё мое освободилось?

Маркелов сумрачно посмотрел на меня, подержал недолгую паузу и усмехнулся:

– А ты, смотрю я, малый не промах, сержант, в самый корень глядеть умеешь. Только подозрения твои глупые, так и знай. Не сдавал я тебя никому, не было такого, а с квартирой накладка вышла просто, так совпало всё, так часто бывает, и все дела. И давай хватит про это, Лунио, надоел ты мне со своими претензиями, – и осклабился по-привычному. – А будешь залупаться, снова туда, откуда прибыл, отправишься, это понятно?