которую она защитила в МГУ (исторический факультет) на отлично) и вернуться на один месяц раньше запланированного. Видимо, Марина боялась, что столь длительная поездка может охладить наши отношения, а скорее всего, она делала это по совету своей матери, крайне заинтересованной в заключении выгодного брака. Однако опасения моих будущих родственников были безосновательными — я уже был безумно влюблен в свою избранницу. Кстати, после моего приезда из Нью-Йорка она основательно поиздевалась надо мной, постоянно говоря, что не собирается выходить за меня замуж. Но это была тонкая игра, инспирированная опытной матерью моей невесты. Встречая меня в аэропорту Шереметьево-2, когда я возвращался с мамой из Нью-Йорка, Марина в присутствии подчиненных отца бросила не к месту следующую фразу: «Зажрался ваш папенька!»

До свадьбы наши отношения не заходили дальше детских поцелуев. Почему так было, я понял позднее, прожив с женой несколько лет. Ее вообще мало интересовала физическая близость с мужчинами, что происходило примерно один раз в месяц, да и то весьма нехотя с ее стороны. Только единственный раз в жизни, после передачи бриллиантов, антиквариата и носильных вещей моей мамы, Марина решила «с удовольствием мне» отдаться. Но тут же нашла предлог «передумать».

Однако расчетам моей будущей тещи на выгодный брак не суждено было сбыться. Моя мама уже на свадьбе, состоявшейся в сентябре 1974 года в ресторане «Спутник» на Ленинском проспекте, разругалась со своей бывшей знакомой по Евпатории, сказав ей на прощание, уезжая с отцом раньше всех из ресторана на служебном «мерседесе» директора информационного центра ООН: «Сволочь ты, Верка!» Мать отца, проживавшая в Евпатории, рассказывала мне, что у моей будущей тещи была весьма скандальная репутация в этом городе.

После свадьбы я стал проживать в скромной малогабаритной однокомнатной квартире жены на улице Руставели, рядом с Останкинским мясокомбинатом. Мама подарила мне тысячу рублей (по тем временам большая сумма для рядовых советских людей), на которые мы купили черно-белый телевизор «Горизонт», холодильник и стиральную машину. Кроме того, мои родители ежемесячно добавляли 100 рублей к моей небольшой зарплате в МИДе (120 рублей), а тесть и теща — 50 рублей, а также снабжали нас продуктами. Деньги от отца мне передавала моя бабушка. В 1977 году она не отдала причитающуюся мне сумму за несколько месяцев, о чем я сообщил отцу во время последнего за всю его жизнь приезда в Москву. Он, не говоря ни слова, передал мне недостающие деньги в валютных чеках Внешпосылтор-га, причем за каждые 100 рублей я получил 100 чеков, а это было гораздо больше недостающей суммы. На них в советское время можно было купить супердефицитные товары западного производства в магазинах «Березка», доступных только элите советского общества.

Следовательно, мы имели возможность откладывать каждый месяц 100 рублей на сберкнижку, которую я предложил открыть на имя своего первого сына. Он родился 22 июня 1975 года и громко плакал по ночам. Поэтому, чтобы выспаться и не опоздать на работу (я уходил в семь часов утра), мне приходилось спать на маленьком диванчике в шестиметровой кухне. Марина отказалась назвать сына Аркадием, и было выбрано компромиссное имя Алексей.

Жили мы с первой женой, откровенно говоря, плохо. Она постоянно попрекала меня маленькой зарплатой. Несмотря на то что она не работала и ее мать постоянно помогала ей в уходе за ребенком и с продуктами, Марина требовала, чтобы я после работы (я приходил около восьми часов вечера) мыл полы и унитаз. В случае отказа был грандиозный скандал, и мы не разговаривали неделями. Однако после первой же моей командировки в Женеву в 1977 году, откуда я привез всем много подарков, в том числе для жены кожаное пальто на натуральном меху с лисьим воротником за тысячу швейцарских франков (600 долларов США), наши отношения значительно улучшились.

6 апреля 1978 года, как известно, случилась беда. Я в двадцать шесть лет потерял работу, маму и отца. Но мои отношения с женой и ее родственниками поначалу были превосходными. К сожалению, как выяснилось в дальнейшем, это была определенная политика с их стороны, проводимая главным образом по инициативе моей тещи.

После защиты диссертации 22 апреля 1980 года я стал получать 175 рублей в месяц, что весьма не удовлетворяло мою жену, рассчитывавшую на большую сумму. Летом она с сыном уехала в Евпаторию, а потом проживала где-то на даче в Подмосковье. «В связи с разводом, хотя он и является фиктивным, нам надо пожить отдельно, в том числе и для того, чтобы помочь моему папе сохранить свою высокую должность», — сказала она мне.

Генерал-лейтенанта Б.И. Смирнова ранее уже вызывали в КГБ, где ему сказали, что снимать его с нынешней должности не будут, но и повышения по службе он уже не получит. Эта «милость» советской власти объяснялась тем, что мои родители после моей свадьбы в 1974 году больше никогда не общались с моими тестем и тещей.

Следует отметить, что до передачи в военный городок ПВО наиболее ценных вещей, оставленных КГБ после конфискации имущества отца, у меня были прекрасные отношения с тестем и тещей. Они даже организовали мою встречу с их приятелем С.С. Вещуновым, полковником Первого главного управления КГБ или ГРУ Генерального штаба Министерства обороны (точно не знаю, ибо в те времена это скрывалось), с целью дачи мне совета, что дальше делать в жизни. Вещунов мне весьма сочувствовал. Он, участник Великой Отечественной войны, говорил мне, 26-летнему парню, что мою драму можно было бы сравнить с переживаниями тех людей, которые прошли всю войну с 1941-го до 1945 года. Но милый разведчик, с ним я также мерился силой в армреслинге (дружеская ничья), так и не смог что-либо мне посоветовать. Моей судьбой занимался центральный аппарат КГБ. Любопытно, что у Вещунова была красавица жена, и однажды, когда посол СССР в Индии И.А. Бенедиктов за ней приударил, полковник избил посла. На этом карьера разведчика закончилась.

Моя первая жена пропадала в течение нескольких месяцев, и все попытки связаться с ней были безрезультатными. Я начал проявлять беспокойство и не раз звонил тестю и теще, встречался с ними. Из намеков я понял, что Марина жить со мной больше не хочет и мне следует забыть как о ней, так и о вещах нашей семьи, взятых тестем только на хранение. Я, конечно, мог бы с этим смириться, но моя бабушка и сестра Анна настоятельно требовали возвратить наше имущество. И тогда мне пришлось, после длительных уговоров тестя и тещи, решить вопрос добровольно, принимать всевозможные меры, чтобы добиться возвращения