– Полуденницы еще есть... – усмехнулся Гобзиков. – Читал я про эту славянскую мифологию. Полуденницы головы отрывают. Они что, тоже есть?

– Есть, – совершенно серьезно сказала Лара. – Но они в поле. А водяные в воде. У нас тут вода, и они здесь есть. Я же не говорю про единорогов, единорогов здесь нет. А водяные везде есть, даже здесь, в этой заводи. Если бы всю воду сразу убрали, то мы бы их увидели. Они там, на дне, это правда.

– Ну, да, правда...

Не думал, что самоубийцы такие скептики.

– Хочешь поспорить? – улыбнулась Лара.

– Ну...

Лара рассмеялась.

– Так всегда, – сказала она. – Говорите, волнуетесь, а доказывать свою правоту ленитесь. Ты можешь доказать, что водяные не существуют?

Гобзиков такого поворота не ожидал, замер с раскрытым ртом.

– Вот то-то и оно.

– Но их ведь не существует... – сказал Гобзиков, но уже как-то неуверенно.

– Будем спорить? – Лара потянулась, хрустнула плечами.

– Будем! – Гобзиков протянул руку.

Лара постучала ногтем по стеклам.

– Если я выиграю – ты придешь, когда мне понадобится помощь...

– А я и так приду, – обиженно сказал Гобзиков.

– Надо же на что-то спорить? – резонно заметила Лара. – Не на деньги же...

– Ладно. Если проигрываю я, я помогаю тебе в случае необходимости. Если проигрываешь ты, то... То посмотрим...

Лара согласно кивнула.

– Ну, давай, – сказал Гобзиков. – Доказывай, что водяные есть.

– А не испугаетесь?

Я только хмыкнул.

– Не испугаемся. – Гобзиков отложил удочку. – Меня пугают только баклажаны...

– Ну, смотрите, я вас предупреждала. Сколько времени?

– Четыре часа, – ответил Гобзиков.

– Ну, нормально...

Лара спустилась к заводи, почти в то самое место, где я позорно проиграл корриду. Долго-долго терла руки. Потом погрузила ладони в воду.

– Чего это она? – шепотом спросил Гобзиков.

– Водяных, наверное, приманивает...

Сначала Лара сидела молча, потом стала что-то говорить. Я сколько ни прислушивался, не мог понять, что именно. Это были, пожалуй, даже не слова, а какой-то клекот. Такой примерно получается, когда варят и перемешивают густой соус.

Лара побулькала-побулькала и поднялась к нам.

– И что? – спросил Гобзиков.

– Надо немного подождать, сейчас всплывет.

Мы стали ждать. Ждали, ждали, ждали, не разговаривали, и вдруг я понял, что действительно жду, когда приплывет домовой... водяной то есть.

Бульк.

Со дна поднялись пузыри. Не пузыри – один пузырь, большой, наверное, с кулак размером. Пузырь лопнул, из него выпрыгнула какая-то черная подводная брабазяка вида довольно отвратного. Вряд ли это был водяной.

Бульк еще раз.

Гобзиков вздрогнул.

– Только не шевелитесь, – прошептала Лара. – А то утащит...

– Кто? – спросил Гобзиков.

– Он. Когда он вылезет, не вздумайте пугаться, сидите смирно и и не двигайтесь. Если двинетесь, тогда все будет плохо...

– Почему?

– Тогда он нас увидит.

– А его можно сфотографировать? – спросил Гобзиков.

– Главное – не закричать, – не ответила Лара. – Не закричать и не пошевелиться... Сейчас уже...

Вода зашевелилась. Именно зашевелилась. Сразу в нескольких местах, наверное, в радиусе метров пяти от берега, будто вода была не водой, а кожей какой-то, будто катались под ней мышцы, судорога будто по ней пробегала. Гобзиков громко задышал, вода зашевелилась ближе, ближе, почти у самого берега, у моих следов в глине.

Гобзиков затих.

Я почувствовал, как по ногам пополз ужас. Волосы на левой части головы зашевелились, почему-то именно на левой, я понял, что еще мгновенье – и я заору и побегу.

Мою правую руку сжали. Я осторожно опустил голову. Лара. Лара стиснула мою ладонь, так крепко, что хрустнули кости.

И я не закричал. И Гобзиков не закричал. Мы молчали.

Вода бурлила сильнее, потом резко успокоилась. А потом на поверхности появился хвост. Большой, широкий, маслянистый.

Хвост шевельнулся и исчез, в глину ударила пена. Все.

Тишина. Она растеклась к противоположному берегу невидимой волной, и я видел, как под этой волной стихала рябь, как толкаемое ветром течение остановилось, как чайка, болтавшаяся на середине заводи, с визгом поднялась в воздух.

– Не вылез все-таки. – Лара отковыряла от берега кусок глины и швырнула его в воду. – Молодой еще, видно. А молодые они все стеснительные. А ты, Егор, мне не верил.

– Это сом, – неуверенно сказал Гобзиков. – Просто большой такой сом... Он там спал, а потом выплыл кверху...

Я подумал, что, может, Гобзиков в чем-то и прав. Сом. В нашей реке ловились сомы, но в другом обычно месте, под железнодорожным мостом. Они там в ямах жили, из вагонов-ресторанов на мостах всегда мусор выкидывают, а сомы его внизу подбирают. Были даже умельцы, что этих сомов ловили. Есть такой способ, на квок называется. Шлепаешь по воде ложкой особой формы, получается такой квакающий звук. Сом всплывает, а ты ему тут же под нос наживку. Крысу дохлую, ну, тушканчика какого-то там жареного или бобра. Сом устоять не может и сразу заглатывает. Причем чаще всего на квок ловят весной и осенью. А звук, ну, который Лара издавала, он весьма похож на это самое квоканье. Если сом жил в заводи, то он вполне мог заинтересоваться аппетитными бульканьями и всплыть, посмотреть, что там наверху творится.

Все можно объяснить. При определенном желании.

Но хвост был правда здоровенный. Если это был сом, то килограммов в двести, не меньше. Зверюга громадная.

– А откуда ты знаешь? – поинтересовался Гобзиков. – Ну, как подманивать водяных?

– Мельник рассказал, – ответила Лара.

Она разворошила угли, подкинула дров.

– Мельник?

– Угу. Один знакомый мельник. Водяные всегда возле мельниц трутся, если хочешь в реке найти водяного – лучше всего возле мельницы искать. Этот мельник, он просто виртуоз был в заклинании водяных, ему водяные всегда все таскали. Рыбу свежую, жемчуг, барахло разное с утопленников...

– С утопленников?

– Ну да. Утопленников же много, а большинство утопленников так никогда и не находят. А они тонут с золотыми зубами и с драгоценностями разными. Водяные это добро собирают и прячут под корягами. Если ты научишься ими управлять, они тебе все это таскать будут. Мельник богато жил. Над ним все смеялись, говорили – двадцатый век на дворе, все электричеством мелют, а ты плотину поставил. А он всем объяснял, что хлеб у него особый – экологически чистый. И продает он его только иностранцам, за большие деньги. А на самом деле все деньги у него были от водяных.