Анико выскочила на веранду, на ходу перетирая в ступке чеснок. Хотела спуститься во двор, но, памятуя о мстительности осла, благоразумно передумала.

– Что это с ним? – с трудом перекричала противовоздушную сирену Диониса она.

– Может, ему кажется, что черепаха умерла? – крикнула я в ответ.

– Уберите ее отсюда, тогда он заткнется! – Анико пошла к нам, держа наготове ступку. Всполошенная воем Диониса птица квохтала-курлыкала, разлетаясь по двору, Делон гавкал басом и рвался к нам, гремя цепью и норовя опрокинуть конуру.

Забирать черепаху из-под носа Диониса было чревато, потому мы просто пялились на него, дивясь тому, сколько силы в его легких, – ревел он самозабвенно, на износ, видно вознамерившись никогда не замолкать. Анико боком протиснулась между нами и ослом, передала Изольде ступку.

– Я попробую его отвлечь, а вы уносите черепаху, – велела она.

Мы молча закивали.

– Дионис! – прокричала Анико.

Ноль внимания.

– Дио! Ай Дио!

– Ияяяяяяяяяяяяя!

Анико медленно подвинула пяткой туфли Милену. Мы схватили ее и кинулись наутек, малодушно бросив соседку на растерзание расстроенного осла. Но Дионис ее не тронул. С нашей веранды было видно, как Анико гладит его по морде, называя горемыкой и почему-то чемоданом с копытами. Дионис сопротивления не оказывал, только, охрипнув от рева, сипел и мотал сокрушенно головой. Вручив тете вместо закваски ступку с чесночной кашицей, мы пошли прятать в дальней комнате Милену. Чтобы никогда ее больше соседскому впечатлительному ослу не показывать.

Дионис до вечера был задумчив, отказывался есть и пить. На второй день вернулся к своему прежнему амплуа – смотрел на всех свысока, ворчал и пренебрежительно фыркал. Анико, кстати, простил – теперь она снова могла доить корову в хлеву.

Милену мы ему больше не приносили. Лишь однажды Каринка показала из-за забора чугунную сковороду, на которой прабабушка жарила картошку. Если прищуриться, ее вполне можно было принять за черепаху. Дионис недоверчиво подошел, по-собачьи обнюхал сковороду, вздохнул и ушел щипать базилик с хозяйских грядок. Сковорода чудом не пахла.

Вот, казалось бы, просто история. Не о людях даже, а об осле. Выкинь из головы и забудь. Но не могу. Благословенна жизнь крохотного городка, где всякая животинка имеет свой несомненный вес и свою биографию.

Папа-песталоцци

Эта история в анналах нашей семьи значится под кодовым названием «когда Наринэ довела до истерики своего отца».

– Если у меня и был какой-то педагогический дар, то ты его загубила на корню! – говорит мне папа каждый раз, когда кто-то из родных вспоминает историю о том, как мы с ним учили букву «И».

У меня как-то сразу не заладилось с буквой «И». С той самой минуты, когда наша учительница товарищ Мартиросян впервые продемонстрировала ее на красочном плакате.

– «И» большая, «и» маленькая, – пропела она, тыча поочередно указкой в две одинаковые загогулины, одну длинную, а другую чуть короче. – Повторяем за мной…

– «И» большая, «и» маленькая, – послушно затянул 2 «А» класс.

Здесь нужно маленькое пояснение. Дело в том, что в национальных школах русский язык начинали изучать во втором классе. В первом классе изучали родной язык, во втором – русский, а с четвертого подключался иностранный, который, в отличие от родного и русского, в советских школах преподавался из рук вон плохо.

Когда весь класс затянул «И» большая, «и» маленькая, я запела громче всех. Почему-то решила, что чем громче буду петь, тем быстрее запомню новую букву. Товарищ Мартиросян на мое громогласное пение отреагировала странно – запотела очками. Но говорить ничего не стала, только покачала головой.

Дома я долго изучала новую букву. К сожалению, исступленное пение не помогло – вспомнить, как она называется, я не смогла.

– Пап, – прибежала я к отцу, – а как эта буква называется?

Папа пребывал в благостном расположении духа – лежал на диване и шуршал «Советским спортом». На его животе стояла большая, наполненная доверху кукурузными палочками тарелка. Папа весело хрустел сладкой кукурузой и читал статью о Никите Симоняне.

– Это буква «И».

– Никак не могу запомнить, – пожаловалась я, – она в прописном виде похожа на армянскую «С».

– Ничего, сейчас мы вместе ее выучим, – папа завозился, освобождая место на краешке дивана, – садись.

Я села, раскрыла учебник. Новая буква глядела на меня так, словно я фашистский захватчик, а она – белорусский партизан. Ничего удивительного, что в таких, приближенных к боевым, условиях ее название мигом вылетело из моей головы. Я вздохнула, со значением почесала коленку, громко сглотнула. Потянулась за кукурузной палочкой, принялась ее долго, вдумчиво жевать.

Папа согнул пальцем уголок «Советского спорта» и одним глазом наблюдал за мной.

– Забыла?

– Угум.

– Это «И». «И» большая, «и» маленькая. Повтори.

– «И» большая, «и» маленькая, – обрадовалась я.

– Запомнила?

– Ага.

– Молодец. А теперь читай текст.

Текста как такового не было. Вся страница была утыкана картинками – слева девочка штопала какую-то красную ткань. Внизу раскинулась еловая лапа, далее были изображены иголки, ежик и почему-то Незнайка.

Я резво рассказала все, что видела на странице.

– Угум… Угум… – периодически соглашался со мной папа. – Все? Молодец. Давай теперь еще раз, с самого начала. Что это за буква?

– «С», – честно призналась я.

Папа снова согнул пальцем уголок «Советского спорта». Уставился на меня большим зеленым глазом. Глаз излучал недоумение.

– Это «И», – крякнул папа. – Не путай ее с армянской «С». Это русское «И». Повтори.

– «И» большая, «и» маленькая.

– Молодец. Рассказывай, что там у тебя нарисовано в букваре.

Я принялась бодро пересказывать картинки. Где-то на полпути сообразила, что снова забыла, как называется злосчастная буква. Сбавила ход, долго и красочно описывала ежика. Параллельно лихорадочно пыталась вспомнить название буквы. Папа по моему голосу понял, что что-то тут не так. Отложил газету и уставился на меня. Я похолодела – его глаза ушли из глубокого зеленого в пурпурный.

– Снова забыла? – кашлянул он.

– Ага.

– Давай так. Видишь, тут изображена еловая лапа. Что на ней? Иголки. И-и-и-и-голки. Это подсказка. Каждый раз, когда ты забываешь название буквы, смотри на эту картинку. Понятно?

– Понятно.

– Давай еще раз, с самого начала. – Папа подбросил в воздух кукурузную палочку, ловко поймал ее губами. Откинулся на диванную подушку, зашуршал «Советским спортом».