Как-то разговор зашел о Тарковском.

— Вот это кино! — сказал Толик. — Его «Зеркало» — это высшая форма киноведения!

— Не знаю, — ответил Влад, — не могу судить. Я не понял. Я не знаю правил, по которым это сделано. Понимаете? Не могу применить мерки, которыми меряю кинематограф.

— Меняй, — буркнул Никита. — Мерки, говорю, меняй.

— Поздно, — искренне огорчился Влад. — Окостенел, наверное.

И Вика подумала желчно, что он действительно окостенел в своем упорстве разом достичь успеха.

Пришла осень, с недосыпом, с давкой в метро, со слякотью и мозглой стужей. В кафе появилось мороженое. Завсегдатаи по-прежнему сходились здесь по вечерам, продолжая прерванный накануне разговор чуть ли не с полуфразы. Вика не приходила несколько дней, но не заметила перемен. Снова ей пришло на ум сравнение с пластинкой, которую давно заело и адаптер скользит по кругу, по одной и той же бороздке.

Влад сидел на мели и навязывал свидания в других местах, но вне стен кафе он был ей неинтересен. Однажды во время очередной экскурсии Вика познакомилась с молодым человеком по имени Адик. Друзья называли его между собой кожаный Гуго. Больше она о нем ничего не узнала, как ей того ни хотелось. На расспросы Адик отвечал широкой улыбкой, подсвеченной изнутри золотыми коронками, и переводил разговор. В музей он попал случайно, пережидая дождь. Чем он занимается, Вика могла только догадываться. Жил Адик на широкую ногу, судя по его бумажнику и по фирме́, в которую одевался.

— Детка, — поучал он ее при каждом удобном случае, — надо успевать делать деньга!

— А как? — спрашивала Вика.

— Как можешь.

— Но что я могу, Адик?

— Да ты же ходишь по деньгам, детка!

— Ты имеешь в виду разовые экскурсии?

— Их тоже!

Зимой, когда Адик внезапно и бесследно исчез, ее опять потянуло в кафе «Мороженое».

Компания ее почти распалась. Влад из-за безденежья не появлялся, у Толика пошли вечерние лекции, Никита подсаживался лебезить к тузам. Если и Вика садилась к ним, Слава охотно помыкал и Викой. И хотя его власть над нею дальше насильственного слушания стихов про берегиню не простиралась, все равно она не могла избавиться от ощущения его пухлых с рыжими волосками пальцев на своей шее.

Вика решила воспользоваться советом Адика. С бюро она договорилась в одну минуту, путевки посыпались тотчас же. Разрываясь между музеем и экскурсиями по достопримечательностям столицы, Вика сильно осунулась, голос огрубел. Какой-то азарт подгонял ее, и она целиком отдалась этой головокружительной гонке.

Ей понравилось складывать заработанные деньги в стопки. Рубли, трешки и пятерки она обменивала на десятки, предпочтительно новенькие, не бывшие в обращении. Других купюр не признавала.

Иногда она физически не успевала отработать маршрут, путевка пропадала, и это было досадно до комка в горле. В один из таких дней она предложила Виктору подменить ее. Виктор отказался. Это удивило Вику и насторожило.

— В чем дело, Торик? — спросила она. — Прибавили зарплату?

— Некогда, — сухо ответил Виктор. — Заканчиваю реферат.

— Вот так да? — фальшиво рассмеялась она. — А тема? Народники-шестидесятники?

— Они самые, — подтвердил он, не принимая ее тона.

Новость Вику поразила. Присмотревшись к Верочке, она с неприязнью обнаружила, что та еще больше похорошела, в движениях появилось не свойственное ей раньше изящество.

— Верочка у нас как невеста, — насмешливо сказала Вика на традиционном утреннем чаепитии.

Верочка побледнела, но не заплакала и не убежала. Пригнув взгляд к стакану с чаем, сказала тихо:

— Мы с Витей поженились.

— С Витей? С каким Витей? С Ториком?

— С Витей. Он запретил называть себя Ториком.

— Вот так да! — пробормотала Вика и больше не произнесла ни слова.

Утром, ревизуя свою внешность, она с непонятным злорадством выискивала новые морщинки, новые седые волосины; ей отчего-то подумалось, что в таком вот виде, ненакрашенная и непричесанная, с заострившимся лицом, она вполне могла бы сойти за коммунальную склочницу.

Мать, глядя, как она наливает чай прямо с плиты, в сотый раз сделала замечание:

— Когда кушаешь все очень горячее, в желудок проникает много лишнего воздуха и от этого может быть несварение.

Вика швырнула недопитую чашку в раковину. Чашка разлетелась на куски, забрызгав кафель.

В тот день она возила по Москве шведов, и они подарили ей блок сигарет. Подарок немного примирил ее с жизнью. В музее, накануне свободного дня, она зашла к Виктору в его пенал.

— Ну, хвастайся!

Виктор смутился, полез в стол.

— Вот… Не знаю: вышло — нет, пройдет — нет, в общем, кончил и как лимон выжатый…

Вика взяла из его рук реферат, уже отпечатанный на машинке и сброшюрованный, полистала, ища знакомые строчки.

— Надо полагать, я должна это прочесть? — полуутвердительно спросила она.

— Очень обяжешь, — честно сказал он.

— Как скоро?

— Как сможешь. Это, вообще-то, второй экземпляр.

— Постараюсь на неделе. Устроит?

— Конечно! — обрадовался Виктор. — Но ты же так занята… Просто неловко, черт подери.

Вика хотела еще спросить, когда это он успел расписаться с Верочкой, но, угадав, что он ждет этого вопроса и страшится его, ничего больше не говоря, вышла.

Теперь ей был нужен близкий человек, чтобы выговориться и, если повезет, выплакаться, и она отправилась в кафе «Под шпилем». Влад сидел в одиночестве, подперев голову руками. Пиджак на спине топорщился, как горб. Вику он даже не заметил.

— Что случилось, Влад? — спросила она, садясь рядом и взяв его за руку.

— Зарубили… — сморщился он.

— Опять? — устало возмутилась Вика.

— Восьмой вариант…

— Эй! Еще не вечер! — сказала она.

— Но уже смеркается, — со слабой улыбкой ответил он на пароль. — Слушай, ты не могла бы мне одолжить трешник? Я бы заказал вина.

— Могла бы, — ответила Вика и сочувственно осмотрела его всего. — Башмаки в этом году еще не чистил?

— Крем кончился, — виновато, приняв ее вопрос всерьез, ответил Влад.

Да, это была уже последняя стадия.

— Чувство юмора у тебя кончилось, — сердито сказала Вика.

Ей вдруг пришла соблазнительная идея дать ему рублей двести, просто так, без отдачи, как раз такая сумма была при ней. Она уже было раскрыла рот, но отчего-то стало невыразимо жаль этих денег, она ведь тоже их не печатала. Впрочем, если бы они были не в десятирублевых бумажках, а россыпью, может быть, она бы и предложила. И все-таки что-то нужно сделать для этого великовозрастного мальчика, с которым еще недавно была близка, который нравился ей и был щедр с ней.

— Влад, — сказала она осененно, — у меня есть для тебя халтура.

— Без дураков?

— Я сейчас веду занятия на курсах повышения квалификации, — на ходу придумывала она, — работы невпроворот. Если хочешь, могу пристегнуть тебя.

— Что нужно делать?