— У меня за стенкой квартира несколько лет пустовала. Кому попало бабушкина знакомая ее сдавать не хотела, но чудище это по протекции заселила. Анька когда узнала, что бабулька моя не шутит, полчаса нервно заикалась. Кое-как уговорил.

— Точно, — подтвердила рыжая и прыснула. — Лапки умоляюще сложил, глазенки щенячьи вытаращил, губу дрожащую закусил и ходит кругами, жалобно поскуливает. Говорит, мол, соглашусь на сию сомнительную авантюру, тогда бабусек его ко мне на работу таскать перестанет. Перестала, ага… Думает теперь, что у нас с соседушкой роман бурный и секс потрясный. А мы оба по ночам на работе кукуем, а потом с красными глазищами влюбленную парочку у Станиславовны в гостях изображаем. Красотень, блин!

— Ты могла не соглашаться, — заметил Алехин, постукивая пальцами по столу, пряча улыбку.

— О да, — хохотнула рыжая. — Лександрыч, ты до меня, помнится, от прежнего сватовства тоже отказывался. И как, помогло?

— А что за сватовство? — впервые за все время вмешался в разговор Демьян. И заметил, как забывшая о его присутствии оторва заметно вздрогнула. Мишка только рукой махнул, мол, не спрашивай.

— Михась, — неожиданно медленно и со скрываемым смехом спросила ходячей кладезь сарказма и шуточек. — Та они чего, не в курсе, как тебя с представителем нетрадиционной сексуальной ориентации сдружить пытались?

— Чё? — насилу выдавил из себя Харлей, плюхаясь на пятую точку, глядя на сморщившегося друга абсолютно круглыми, осоловевшими глазами. — Ми-и-их?

— А-а-а, я не могу, — застонав, Анька улеглась прямо на стол, икая от смеха. — Михась, надо было сразу соглашаться на аренду клуба. Твоя репутация сегодня скочевряжится в адских муках!

— Чудище, — мрачно отозвался Алехин. — Несносное, невыносимое, неблагодарное рыжее Чудище!

— Сказал человек, что довел своего воздыхателя до самоубийства, — тихо хрюкнула в ответ Солнцева.

— Ну, Ми-и-иха, — с укором протянул Харлей, качая головой.

— Да не я это! — взорвался владелец клуба, — Я тут совершенно не причем!

— Так вот как ты оказалась в квартире Станислава Зырянова, — послышался смешок. Резко повернувшись, Исаев почувствовал, как руки сами по себе сжались кулаки. Возле выхода, подпирая стенку спиной, сложив руки на груди, стоял вернувшийся Богдан Полонский.

Совершенно некстати вернувшийся.

— Точно, кэп, — щелкнула пальцами рыжая, заметно обрадовавшаяся его появлению. Покрутив в руках пачку сигарет, вытряхнула из нее последнюю и, прикурив, задумчиво постучала пальцами по подбородку. — Хотя там больше грустно, чем весело. Так, ну что, народ, сказку на ночь заказывали?

Народ охотно согласился. Еще бы! Они за этот вечер о Лександрыче узнали больше, чем за все годы общения!

— Короче, жили-были два милых маленьких мальчика, — тоном опытного сказочника завела Солнцева. — Одного звали Стасик, а второго Мишутик. Мих, не кривись, твоя бабулька раскололась, что вас только так и называли, когда вы оба на соседних горшках сидели. Она, говорит, и фотка сохранилась! Лан, не скрипи зубами, замолкаю я… Ну дык вот. Пока занятые по самою маковку родители этих мальчиков, в одном доме живущие, свой бизнес строили да дела делали, дружные бабушки своих внуков нянчили. Ну, типичная ситуация для России, в общем-то. Бодрые бабульки, прошедшие огонь и воду, надеялись, что внуки так же дружить будут, ну, значит, и таскали их везде вместе. Да только у тех вкусы с детства не совпадали. Сатасику погремушечка глянулась — Мишенька коту усики выдергивает. Стасик в кубики играет, Мишенька их с балкона выкидывает. Стасичек куколки наряжает, Миха их пластиковыми пульками расстреливает. Несоответствие дикое. Естественно, дружбы ну никакой, наш мелкий Лександрыч Стасика под песочницей желает прикопать, а их в один садик тащат. Миха Стасика ленточками перевяжет, в кладовку спрячет — добрые бабушки развяжут, помирят, да обоих в киношку за ручки поведут. Короче, мрак полный. Особенно когда в школу пошли — полные энтузиазма бабульки их же в один класс запихали!

— Еще и за одну парту пытались посадить, — хмыкнул Мишка, подтверждая рассказ.

— Мы еще сначала не поняли, почему ты от него отсел, а в средней школе вообще в первый день его едва ли ни вместе с партой в окно выкинул, — хмыкнул Исаев, припоминая. — Благо, первый этаж был. Потом разобрались.

— У-у-у, какой ты злой, — скривилась рыжая в сторону ухмыляющегося клубного директора. Затем покосилась на Демьяна, Богдана, многозначительную зверскую рожу Харлея и, почесав в затылке, резюмировала. — Теперь понимаю, почему бедный Стасик не выдержал и, едва окончив школу, в Америку учиться слинял. С вами ни один нормальный человек не выдержит, куда там до хрупкой душевной организации трагично влюбленного Стасика!

— Рыж, не напоминай, — поморщился Алехин и пояснил. — Бабки же не угомонились и еще до окончания школы нам в одном доме хаты приобрели. Я от соседства с этим пид*м чуть не взвыл!

— О покойниках либо хорошо, либо ничего, — укоризненно покачала головой Солнцева. — Лександрыч, осади коней, Стасика уже как два года в живых нет.

— Эх, Миха, — горестно вздохнул Харлей. — Ни стыда у тебя, дружище, не совести!

— Да я-то тут причем? — изумился парень. — Я к его суициду никакого отношения не имею!

— Ну, вообще да, — кашлянула рыжая, привлекая к себе внимание. — Тут Лександрыч, как ни странно, чист перед законом. Ну, и раз пошла такая пьянка… Тут наступает момент для грустного финала нашей сказочки. В общем, бабушка Стасика, она же Зинаида Захаровна, в смерть внука не поверила от слова совсем. Не знаю, толь мозги у нее съехали, то ли еще что… Но квартиру его она тронуть не позволила. Долго искала, кого туда заселить, чтобы за цветочками и рыбками присмотрели до возвращения любимого внучка, а тут мы с Махасем как раз впухли на тему «я типа невеста, он типа жених». Ну, бабульки тряхнули стариной, скооперировались, и в итоге мы с Лександрычем второй год буйно соседствуем. Правда, радость ты моя сонная?

— В кой-то веки истину глаголешь, — добродушно буркнул парень, вращая между пальцев зажигалку.

— Так, вот не надо тут из меня брехло неправдивое делать! — фыркнула Солнцева, поднимаясь. С трудом выдернула куртку из-за спины ухмыляющегося Исаева и, пнув Верещагина по выставленным ногам, принялась пробираться вдоль стола. — Вот ни одного левого слова ни сказала!

— Да ладно, верим, — добродушно отозвался Харлей, разваливаясь в своем углу. И, замерев, неожиданно грозно вопросил. — Зайчучонок мой, а ты куда лыжи навострила?

— Как куда? — удивленно воззрилась на него университетская оторва, накидывая кожанку. — Домой, австралопитек ты мой замшелый. Я не ты, в меня содержимое бара за одну ночь не влезет!

— Не понял, — сурово отозвался рокер, начиная подниматься. — А кто тебя отпускал, зайчуля?

— А кого я здесь любила? — пропела рыжая ехидна и, махнув ладонью, коротко попрощалась. — Всем пока. Люблю, целую. Искренне