— Нет, нет, — Вольпе выглядит жалко. — Разрешите мне объяснить все как можно понятнее. Понимаете, я находился на крыше здания окружного архива Далласа, как мы и планировали. Кортеж автомобилей въехал на Элм и направился к туннелю. Я решил через оптический прицел винтовки в последний раз осмотреть всю территорию, чтобы проверить, всех ли федералов я засек. И когда я навел его на здание школьного книгохранилища, в одном окне я заметил винтовку. Наверное, это был Освальд. Потом навожу на травяной холм — черт побери, там еще один парень с винтовкой. Я просто похолодел. Ничего не понимаю. И пока я был как зомби, где-то залаяла собака, и в этот момент парень на холме, хладнокровно, как в тире, выпускает в машину три пули. Вот так, — печально заканчивает Вольпе. — Я не могу взять эти деньги... Братство... меня из-под земли найдет, если когда-нибудь узнает правду.

Малдонадо молчит, потирая свой знаменитый нос, как он делает всегда, принимая трудное решение.

— Ты хороший парень, Бенни. Я дам тебе десять процентов вознаграждения просто за честность. В Братстве должно быть больше таких же честных ребят, как ты.

Вольпе тяжело вздыхает.

— Есть еще одна вещь, о которой я должен вам рассказать. Я спустился на травяной холм, когда полицейские побежали к школьному книгохранилищу. Я подумал, что тот парень, который стрелял, может быть еще там, я сумею его найти и хотя бы расскажу вам, как он выглядит. Однако его и след простыл. Но вот что странно. Я наткнулся на совсем другого типа, который удирал с холма. Такой долговязый, тощий, с лошадиными зубами. Чем-то напоминает питона или какую другую змею. Он только взглянул на меня и мой зонтик и сразу понял, что в нем. У него отвисла челюсть. "Господи Иисусе и его черный братец Гарри, — говорит, — сколько же в наше время нужно народу, чтобы пристрелить одного президента?"

(— К тому же они учат их извращениям, — Улыбчивый Джим приближался к кульминации. — Гомосексуализму и лесбиянству детей обучают в наших школах, а мы это оплачиваем нашими налогами. Разве это не самый настоящий коммунизм?)

— Добро пожаловать в «Плейбой-клуб», -сказала хорошенькая блондинка. — Я ваша зайка, Дева Мария.

Сол в полумраке сел за столик, гадая, правильно ли он расслышал. Странное имя для зайки — Дева Мария; наверное, она сказала просто «Мария».

— Какой желаете, сэр? — спросила зайка.

— Хорошо прожаренный, — сказал Сол.

— Хорошо прожаренный, — повторила зайка, обращаясь к стене. Стена тотчас раздвинулась, и Сол увидел что-то среднее между кухней и мясной лавкой. В каких-то пяти футах от него стоял бычок, и, прежде чем он успел оправиться от шока, его внимание привлек голый до пояса мужчина в капюшоне средневекового палача. Одним ударом огромного молота мужчина оглушил бычка, и тот рухнул на пол. Палач мгновенно взял топор и отрубил голову. Из шеи животного хлестнула струя темной крови.

Стена опять сомкнулась, и у Сола возникла ужасная догадка, что он попросту галлюцинирует — сходит с ума.

— Сегодня у нас познавательные обеды, — шепнула ему на ухо зайка. — Мы считаем, что, прежде чем съесть кусок мяса, каждый наш клиент должен узнать, что находится на кончике его вилки и как оно туда попало.

— Боже праведный, — выдохнул Сол, поднимаясь из-за стола. Это не «Плейбой-клуб», это какой-то притон душевнобольных и садистов. Он поплелся к двери.

— Выхода нет, — тихо сказал какой-то человек, когда Сол проходил мимо его столика.

— Сол, Сол, — вкрадчиво промурлыкал метрдотель. — Почему ты меня преследуешь?

— Это наркотик, — сказал Сол, еле ворочая языком. — Вы подсунули мне наркотик.

Конечно, так и есть — что-то вроде мескалина или ЛСД, — и они направляют его галлюцинации, воздействуя на него с помощью определенных раздражителей. Наверняка они даже сфабриковали часть галлюцинаций. Но как он попал к ним в руки? Последнее, что он помнил, — это квартира Джозефа Малика, в которой он был с Барни Малдуном... Нет, он слышал, как чей-то голос сказал: «Итак, сестра Виктория», — когда они вышли за дверь на Риверсайд-Драйв...

— Ни один мужчина не должен жениться на женщине, которая моложе его на тридцать лет, — скорбно произнес метрдотель. Как они об этом узнали? Они что, собирали на него досье? Как давно они за него взялись?

— Я ухожу отсюда, — закричал он, отталкивая метрдотеля в сторону, и бросился к двери.

Руки тянулись к нему, но не дотягивались (как он понял, они не очень-то и старались: ему позволили добежать до двери). Когда он выскочил за дверь, то понял почему: он оказался не на улице, а в соседней комнате. Здесь его ожидало очередное испытание.

На стене возник прямоугольник света; где-то в темноте находился проектор. Внутри прямоугольника появилась надпись, похожая на титры в старом немом кино:

ВСЕ ЕВРЕЙСКИЕ ДЕВЧОНКИ ЛЮБЯТ ЗДОРОВЕННЫХ НЕГРОВ.

— Сволочи! -крикнул им в ответ Сол. Они все еще работают над его чувствами к Ребекке. Ха, все равно это ни к чему не приведет: у него было достаточно причин верить в ее преданность ему, особенно сексуальную преданность.

Вместо надписи появился кадр с картинкой. Ребекка в пеньюаре на коленях. Перед ней стоит громадный голый темнокожий мужчина, ростом не менее шести футов шести дюймов, с пенисом не менее впечатляющего размера, который она сладострастно держит во рту. Она закрыла глаза от наслаждения, словно сосущий грудь младенец.

— Ублюдки! -заорал Сол. — Это подделка! Это не Ребекка, а загримированная под нее актриса. Вы забыли про родинку на ее бедре. — Они могли одурманить его чувства, но не мысли.

В темноте послышался омерзительный смех.

— А взгляни-ка на это, Сол, -холодно сказал голос.

На экране появилась другая картинка: спиной к Адольфу Гитлеру в полном нацистском облачении стоит обнаженная Ребекка, сжимая анусом его пенис. Ее лицо выражает боль вперемежку с наслаждением, а на ее бедре виднеется родинка. Очередной обман: после смерти Гитлера прошли годы, прежде чем родилась Ребекка. Но они не могли создать этот слайд за те секунды, которые прошли после его крика, и это означало, что они знали ее тело в интимных подробностях... А еще они знали, насколько у него скептичный и живой ум, и были готовы применить против него серию ударов ниже пояса, пока что-то не заставит его утратить способность сомневаться.

— Без комментариев? — насмешливо спросил тот же голос.

— Не верю, что человек, который умер тридцать лет назад, может трахать сегодня хоть кого-нибудь, — сухо заметил Сол. — Ваши приемчики вульгарны.

— Что делать, иногда с вульгарными людьми приходится работать вульгарными методами, — отозвался голос, и на этот раз он прозвучал ласково и даже соболезнующе.

На экране появились новые кадры, и на этот раз, без сомнения, это действительно была Ребекка. Но Ребекка три года назад, когда он впервые ее встретил. Она сидела за столиком в дешевом притоне Ист-Виллиджа с тем изможденным и потерянным взглядом, который ему навсегда запомнился; она собиралась ввести в вену иглу. И это была правда, но ужас состоял в том, что означала эта правда: они следили за ним еще с тех пор. Точно восстановить время событий он не мог, хотя и помнил, какой была ее квартира в то время. Но, возможно, то, что он ее полюбит, они поняли гораздо раньше, чем он понял это сам. Нет. Скорее всего, кто-то из ее приятелей того времени сделал эти снимки, а они каким-то образом их нашли, когда заинтересовались его персоной. Это означает, что у них фантастические возможности.