— Но почему они считают, что я тебя развращаю? От чего, собственно, они тебя оберегают?

— Ты ведь не аспирантка с английской кафедры. И ты девушка.

— Что же, они никогда девушек не видели? — возмутилась Мэриан.

Дункан задумался.

— Возможно. Во всяком случае, не на таком близком расстоянии. Да что мы знаем о своих родителях? Нам всегда кажется, что родители пребывают в состоянии блаженного неведения. Но у меня впечатление, что Тревор исповедует нечто вроде средневекового целомудрия в духе Спенсера. А Фиш, по-моему, считает, что теория — это одно, а практика — совсем другое. Он постоянно твердит об этом. Послушала бы ты, как он разглагольствует о своей диссертации, она исключительно о сексе; но он считает, что нужно ждать встречи с какой-то уникальной, специально предназначенной для тебя девушкой, и тогда любовь ударит, как электрический ток. По-моему, он выудил все эти мысли из «Some Enchanted Evening» или же у Д. Г. Лоуренса. Только ждет он что-то уж слишком долго, ему скоро тридцать…

Мэриан стало жаль Фиша, и она начала составлять в уме список перезрелых девиц, которые могли бы ему подойти. Милли? Люси?

Они пошли дальше, завернули за угол и очутились в следующем зале, где было полно застекленных витрин. Мэриан поняла, что не нашла бы путь к выходу. После стольких поворотов она уже не ориентировалась в этих нескончаемых коридорах, огромных залах; других посетителей в этой части музея не было.

— Ты знаешь, где мы? — спросила она с тревогой в голосе.

— Да, — ответил он, — мы почти пришли.

Они миновали еще один переход — под аркой. После наполненных экспонатами, сверкающих позолотой восточных залов тот, в котором они сейчас оказались, выглядел несколько тусклым и пустым. Увидев стенные фрески, Мэриан догадалась, что это отдел Древнего Египта.

— Я время от времени заглядываю сюда, — сказал Дункан, обращаясь как бы к себе самому, — чтобы поразмышлять о бессмертии. А вот мой любимый саркофаг.

Мэриан взглянула через стекло на расписной золотой лик, изображенный на саркофаге. Глаза, обведенные темно-синими линиями, были широко раскрыты. Они смотрели на Мэриан с выражением безмятежной пустоты. На саркофаге же, на уровне груди мумии, была изображена птица с распростертыми крыльями; каждое перышко было тщательно выписано; такая же птица была нарисована на бедрах и еще одна — на ногах. Остальные детали росписи были гораздо мельче: несколько оранжевых солнц; позолоченные фигурки, увенчанные коронами, сидящие на тронах или плывущие в ладьях; орнамент из странных знаков, похожих на человеческие глаза.

— Какая красивая! — сказала Мэриан и тут же усомнилась: искренне ли она это говорит? Фигура под стеклом чем-то походила на утопленницу, ее золотистая поверхность отбрасывала блики…

— По-моему, это мужчина, — сказал Дункан. Он отошел к следующей витрине. — Иногда мне хочется жить вечно. Тогда совсем не надо беспокоиться о Времени. О Изменчивость! Почему человек столько лет пытается преодолеть время, но не научился даже останавливать его?..

Она подошла посмотреть, что он разглядывает. Этот саркофаг в стеклянной витрине был раскрыт; можно было рассмотреть сморщенную фигурку. С головы мумии сняли пожелтевшие льняные бинты, и обнажился череп, обтянутый сухой кожей, с пучками черных волос. Все зубы были на месте.

— Отлично сохранившийся экземпляр, — заметил Дункан тоном эксперта. — Сейчас никто не может добиться подобной мумификации, хотя некоторые мошенники и делают вид, что берутся за такую работу.

Мэриан пожала плечами и отвернулась. Она была заинтригована, но не самой мумией (ей не доставляло никакого удовольствия разглядывать подобные экспонаты), а интересом, который проявлял к мумии Дункан. Ей вдруг пришло в голову, что, если протянуть руку и коснуться его, он рассыплется в прах.

— У тебя какой-то патологический интерес ко всему этому, — сказала она.

— К смерти? Что же тут патологического? — сказал он, и голос его прозвучал неожиданно громко в пустом зале. — Совершенно естественный интерес к совершенно естественному явлению. Как тебе известно, нам всем суждено умереть.

— Но смаковать смерть — противоестественно, — возразила она, повернувшись к нему. Он смотрел на нее с усмешкой.

— Не принимай меня всерьез, — сказал он, — я ведь уже предупреждал тебя. Пойдем-ка, я покажу тебе символ материнского чрева, который я тут нашел. Надо будет показать его Фишу. Он грозится опубликовать в журнале «Исследования по эпохе викторианства» статью под названием «Символ матки в произведениях Беатрис Поттер». Ему надо помешать.

Дункан потащил ее в угол зала. Сперва в быстро меркнущем свете зимнего дня она не могла рассмотреть того, что лежало под стеклом. На первый взгляд это было похоже на груду камней. Потом она увидела, что это скелет, кое-где покрытый кожей, он лежал на боку, подтянув колени к подбородку. Скелет окружали глиняные горшки и бусы; он был маленький, как ребенок.

— Этот — старше пирамид, — сказал Дункан, — он сохранился, погребенный в песках пустыни. Когда мне окончательно осточертеет жить, я пойду и зароюсь в песок. Или в книги. Но у нас город слишком сырой, здесь все гниет.

Мэриан наклонилась к витрине. Было что-то жалкое в чахлой фигурке с выступающими ребрами, ссохшимися ногами и выпирающими ключицами — совсем как на фотографиях узников концентрационных лагерей или голодающих в малоразвитых странах. У нее не возникло желания прижать скелетик к груди, но она почувствовала к нему щемящую жалость.

Подняв голову и взглянув на Дункана, она вздрогнула от ужаса: он тянул к ней руку. В соседстве с мумией его худоба наводила на неприятные ассоциации, и Мэриан невольно отодвинулась.

— Успокойся, — сказал он, — я не покойник, восставший из гроба. — Он погладил ее по щеке и грустно улыбнулся. — Беда в том, что, прикасаясь к живой человеческой плоти, я не могу сосредоточить свое внимание на ее поверхности, а углубляюсь мысленно внутрь. Пока думаешь только о коже, все в порядке, но стоит подумать о том, что под ней…

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она повернулась, приникла головой к плечу его зимнего пальто и закрыла глаза. Сейчас он казался ей еще более хрупким, чем обычно, и она боялась слишком крепко его обнять.

Паркетный пол затрещал, Мэриан открыла глаза и встретила строгий, сверлящий взгляд служителя в синей форме, подошедшего к Дункану.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он вежливо, но твердо, трогая Дункана за плечо, — в зале мумий целоваться запрещено.

— Извините, — сказал Дункан.

Они пошли назад через лабиринт коридоров и комнат и очутились на главной лестнице. Из галереи на противоположной стороне выбежали школьники со складными стульями; увлеченные этим бурным потоком, Мэриан и Дункан под громкий топот маленьких ног, среди взрывов оглушительного смеха, спустились вниз по мраморным ступеням.

Дункан предложил пойти выпить кофе, и теперь они сидели за грязным квадратным столиком кафе в окружении нарочито мрачных студентов. Мэриан так привыкла связывать кофе с обеденным или кратким утренним перерывом в конторе, что она поневоле ждала появления за столиком рядом с Дунканом троицы дев.