А посмотрите, как Спиноза одним махом расправляется с еврейскими мистиками-фанатиками: «Читал также и, кроме того, знал некоторых болтунов-каббалистов, безумию которых я никогда не мог достаточно надивиться».

Какой парадокс! Еврей одновременно и храбрый, и мудрый! Как Стюарт Хьюстон Чемберлен отреагировал бы на проблему Спинозы? Почему бы не навестить его в Байрейте и не спросить? Да, я так и сделаю — и попрошу Гитлера поехать со мной. В конце концов, разве мы двое — не его интеллектуальные наследники? Скорее всего, Чемберлен придет к выводу, что Спиноза — не еврей. И он был бы прав — как мог Спиноза быть евреем?! При тогдашней повсеместной и всеобщей религиозности он все же отвергал еврейского бога и еврейский народ. Спиноза обладал мудростью души — должно быть, в нем текла нееврейская кровь.

Однако до сих пор в своих генеалогических изысканиях Альфред выяснил только, что отец Спинозы, Михаэль д'Эспиноза, возможно, был родом из Испании, эмигрировал в Португалию, а потом, в начале XVII века, в Амстердам. И все же его исследования привели к неожиданно интересным результатам. Всего неделю назад он обнаружил, что королева Изабелла в XV столетии провозгласила законы «о чистоте крови» (limpiezas de sangre), которые препятствовали крещеным евреям занимать влиятельные посты в правительстве и армии. Она оказалась достаточно мудра, чтобы понять, что злонамеренность евреев исходит не из их религиозных представлений — дело в самой крови. И она возвела это в закон! Снимите шляпы перед королевой Изабеллой! Теперь Альфред пересмотрел свое мнение о ней: он прежде всегда связывал ее имя с открытием Америки — этого отстойника расового смешения.

Амстердам оказался ему ближе, чем Брюссель — вероятно, благодаря тому, что голландцы в мировой войне соблюдали нейтралитет. Присоседившись к туристической экскурсии, рассчитанной на полдня, но держась особняком, Альфред вместе с туристами катался по амстердамским каналам и останавливался, чтобы посетить интересные места. Последняя остановка была на Иоденсбреестраат, у главной сефардской синагоги, которая была чудовищной с виду и настолько огромной, что в ней могло сидя присутствовать на службе две тысячи человек. Она была воплощением еврейской дворняжьей сущности в ее худшем виде — безумное смешение греческих колонн, арочных христианских окон и мавританской резьбы по дереву. Альфред воображал Спинозу, стоящего перед центральным возвышением, когда его отлучали и проклинали невежественные раввины — а потом, наверное, он пошел прочь, втайне празднуя свое освобождение… Но этот яркий образ пришлось стереть из памяти всего через несколько минут, когда он узнал от экскурсовода, что нога Спинозы никогда не переступала порога этой синагоги. Она была построена в 1675 году, примерно через 20 лет после изгнания Спинозы из общины, которое — Альфред это знал — должно было воспретить ему входить в любую синагогу или даже просто общаться с любым евреем.

Напротив через улицу была большая ашкеназская синагога — более темная, приземистая и менее претенциозная. А на расстоянии квартала от обеих синагог находилось место, где некогда родился Спиноза. Тот дом был давным-давно снесен, а на его месте возведена массивная католическая церковь Моисея и Аарона. Альфред уже с нетерпением предвкушал, как расскажет об этом Гитлеру. Это был яркий пример того, что оба они так остро ощущали — что иудаизм и христианство суть всего лишь две стороны одной медали. Альфред улыбнулся, припомнив подходящую к случаю фразу Гитлера — все-таки этот восхитительный человек мастерски обращался со словом: «Иудаизм, католицизм, протестантизм — да какая между ними разница? Все они — части одного и того же религиозного мошенничества».

Следующим утром он поднялся на паром, идущий в небольшой городок — даже, скорее, деревню — Рейнс- бург: место, где находился музей Спинозы. Хотя поездка на пароме заняла всего два часа, длинные и жесткие деревянные скамьи, на которые усаживалось по шесть человек в ряд, заставили ее казаться не в пример продолжительнее. От ближайшей к Рейнсбургу остановки парома нужно было добираться до него еще три километра, и Альфред проделал этот путь в запряженной лошадьми повозке. Музей оказался маленьким кирпичным домиком с прикрепленными на внешней стене номером 29 и двумя табличками. Первая сообщала:

Дом Спинозы

С 1660 г. — дом местного врача

Философ Б. де Спиноза жил здесь с 1660 по 1663 год.

На второй табличке было четверостишие:

Когда бы мудрецами свет был обитаем

И доброй воли полон был бы каждый взгляд,

Наверное, сей мир мы называли б раем,

Теперь же он — увы! — весьма похож на ад.

Чушь какая, подумал Альфред, Спиноза был окружен идиотами! Обходя здание, он выяснил, что музей занимал только половину дома, а в другой половине жило деревенское семейство, которое пользовалось отдельным боковым входом. Наличие старого плуга, стоящего в проулке, позволяло предположить в них обычных крестьян. Притолока музея была такой низкой, что Альфред должен был нагнуться, чтобы пройти в дверь. Потом ему пришлось заплатить за вход еврею-смотрителю в сильно поношенной одежде, который, похоже, только что очнулся от дремоты. Ну и зрелище представлял собою этот сторож! Он явно не брился несколько дней, а под его заплывшими глазами набрякли мешки. Альфред был единственным посетителем и оглядывался по сторонам с неодобрением: весь музей состоял из двух небольших комнатушек размером 2,5 на 3 метра, в обеих были окошки с маленькими стеклами, выходящие на яблоневый сад позади дома. Одна комната не представляла никакого интереса, поскольку в ней стояло обычное для XVII века оборудование для полировки линз. Зато другая восхитила Аьф- реда: она содержала личную библиотеку Спинозы в почти двухметровой ширины книжном шкафу, простиравшемся вдоль одной из стен и закрытом стеклянными панелями, отчаянно нуждавшимися в помывке. Толстый красный витой шнур, поддерживаемый четырьмя вертикальными стойками, не давал подойти близко к шкафу. Полки ломились от тяжелых фолиантов, большинство которых стояли вертикально, но те, что больше размером, лежали друг на друге. Все они были «одеты» в солидные переплеты, датированные XVII веком и даже ранее. Вот это было истинное сокровище! Альфред силился сосчитать названия — их было хорошо за сотню. Сторож, сидевший на стуле в углу, выглянул из-за своей газеты и пробурчал:

— Honderd negen en vijftig.

— Я не говорю по-голландски. Только по-немецки и по-русски, — отозвался Альфред, и сторож сразу же переключился на превосходный немецкий:

— Ein hundert neun und funfzig[86]— а потом возобновил свое чтение.

На прилегающей стене располагалась маленькая стеклянная витрина, в которой были выставлены первые пять изданий «Богословско-политического трактата» — той самой книги, которую Альфред носил с собой в сумке. Каждое издание было открыто на титульной странице. И, как гласили предисловия на голландском, французском, английском и немецком языках, осуждали эту книгу столь пламенно, что нигде не было упоминания ни об авторе, ни о выпустившей ее печатне. Более того, все пять изданий публиковали в разных городах.