В этот момент блеснула вспышка от выстрела «Пантеры». Ее наводчик, видимо, обладал кошачьим зрением, иначе ему вряд ли удалось бы различить цель в такой кромешной тьме. Не доезжая до здания таможни, он нажал на спуск своей 75-мм танковой пушки, из ствола которой вылетело пламя, и русский танк загорелся. Это было равносильно засовыванию палки в осиное гнездо – в ответ русские открыли беглый огонь из танков и противотанковых пушек. Вся местность впереди оказалась занята неприятелем, и иваны хотели заманить нас в ловушку. Однако своевременный выстрел «Пантеры» перечеркнул их планы и явился нашим спасением.

Но все-таки о спасении говорить было еще рано – едва «Пантера» открыла огонь, она сама оказалась под обстрелом, и один снаряд попал в нее. Мои же самоходки стояли примерно в ста метрах от танка, и русские их в такой темени не заметили.

Наводчик Вернике тоже ничего не видел.

– Вернике, дружище, стреляй же, наконец! Мы должны поддержать «Пантеру» огнем! – крикнул я ему.

– Я, наверное, ослеп! Ничего не вижу! – запричитал ефрейтор.

Тогда фельдфебель Рихтер занял его место, прильнул к оптике и вскоре произвел первый выстрел. Сзади нас самоходка под номером 202 тоже открыла огонь – в огневой бой вступил унтер-офицер Хельман.

– Кто-то бежит в придорожной канаве, – заметил я. – Это экипаж «Пантеры». Отходим!

Самоходки медленно начали пятиться назад, непрерывно стреляя по вспышкам от выстрелов пушек и проступавшим силуэтам танков. Однако ни один снаряд в цель не попал.

Когда я прибыл в Пшишовиц и вошел на командный пункт, чтобы доложить о результатах разведки, то командир экипажа «Пантеры» был уже там. Майор Брайтенбах разносил беднягу в пух и прах, обвиняя его в оставлении способного к движению танка, что являлось очень серьезным прегрешением, требовавшим особого доклада. Свой разнос майор закончил тем, что послал экипаж танка назад, чтобы он вернул «Пантеру».

Через два часа танкисты, прошедшие мимо наших позиций на вокзале населенного пункта Гералтовиц и выглядевшие как побитые собаки, вернулись ни с чем. Их лейтенант озабоченно поведал, что танка на старом месте не оказалось, и теперь его могли отдать под военно-полевой суд.

Однако наши старания не оказались напрасными – разведка выявила, что населенный пункт, возле которого произошел бой, был занят крупными танковыми силами противника. Поэтому на рассвете я расположил на вокзале пять самоходок для борьбы с русскими танками, вызвав туда, не спрашивая разрешения у майора Брайтенбаха, свой третий взвод и возложив оборону восточной окраины Пшишовица на первый взвод, находившийся до того в резерве.

Уже до обеда нам удалось уничтожить на восточной окраине Гералтовица шесть русских танков. Мы сожгли также и захваченную Иванами «Пантеру».

Нам уже казалось, что силы противника на исходе, как вдруг на дороге, шедшей от Шенвальде, бодро лязгая гусеницами на полном ходу, появились четыре Т-34. Однако еще до того, как они смогли найти укрытие за домами, два из них были нами подбиты. На этом артиллерийская дуэль между русскими танками и нашими самоходками закончилась.

Не без гордости я доложил об успехах своей роты командиру боевой группы майору Брайтенбаху, сообщив также об уничтожении «Пантеры», которую русские применили против нас. При этом мною было заявлено, что «Пантера» в момент ее захвата Иванами к самостоятельному движению была не способна. Оставалось только надеяться, что это помогло несчастному лейтенанту-танкисту не попасть в отчет о происшествии.

Сразу после обеда боевая группа под командованием Брайтенбаха предприняла несколько неудачных атак силами танков и бронетранспортеров, хотя мы и оказывали им мощную огневую поддержку. Взвод Триммера подбил даже сталинский танк ИС-122[70]. Эти атаки показали, что русские смогли настолько усилиться, что дальнейшее проведение атак теряло всякий смысл. В результате контрудар немецких войск в направлении города Гливице не удался.

Кляйн-Панев[71], 27 января 1945 года

Когда стало известно, что русские ворвались в город Катовице, была образована небольшая бронетанковая группа, чтобы создать там отсечную позицию. В эту группу вошло и пять самоходок моей роты, командовать которыми было поручено лейтенанту Цитену. Остатки же пшишовицкой боевой группы переподчинили майору Фельцу. Таким образом, мы являлись последним оплотом на западной границе индустриального района. В моем же распоряжении оставалось еще шесть самоходок, поскольку на рассвете из обоза на боевой машине номер 213 прибыл унтер-офицер Лозе. Он же и сообщил, что русские заняли Антониенхютте, а обоз отошел в городок Халемба.

Мы заняли круговую оборону вокруг Кляйн-Панева и уже после обеда, уничтожив четыре вражеских танка, отразили атаку русских, попытавшихся прорваться с запада. После этого наступило затишье.

Я сидел в землянке вместе с фельдфебелем Рушем и унтер-офицером Триммером. Настроение у нас было на нуле.

– Чего мы, собственно, ждем? – подал голос Триммер. – С ума сойти! Вы не можете разъяснить майору Фельцу, что самое позднее к вечеру ловушка захлопнется?

– Ах, перестань, – пробурчал Руш. – Будто бы Фельц не знает, что происходит. Ни за что не поверю. И что ты предлагаешь, наш великий стратег? Прорываться? Да, но куда? На юг? Мы это уже пытались сделать, и чего добились?

– А вы что думаете, господин обер-лейтенант? – не унимался унтер-офицер Триммер.

– Сам не знаю, – покачал я головой. – Одна только наша рота за последние два дня подбила двенадцать танков. Но русским, похоже, это нипочем. Однако недавно Фельц сказал мне, что послал в северном направлении через лес разведгруппу. Она обнаружила, что сразу же за лесом на дороге, ведущей в Антониенхютте, русские устроили настоящий танковый парад. Танки шли один возле другого, и их было так много, что наша разведгруппа сбилась со счету. Точно так же выглядит и обстановка на южном направлении на дороге из Орнонтовице. В одном я уверен – сегодня ночью мы окажемся в ловушке. Естественно, майор тоже хочет выбраться и посылает в дивизию по радио запрос за запросом, но получает один и тот же ответ: «Держаться! Ждать!»

– А почему этот придурок сам не может принять решение на отход?

– Во-первых, потому, что в одиночку многого не добьешься, а во-вторых, потому, что он солдат. Такой же солдат, как вы, Триммер, и я, а солдат должен выполнять приказы даже в том случае, если они кому-то не нравятся. Нельзя действовать самовольно.

– Вы, господин обер-лейтенант, хотите этим сказать, что солдату не положено думать?

– Думать вы можете и даже обязаны. Секрет грандиозных успехов германского вермахта заключается в том, что толковые младшие командиры думали о том, как лучше исполнить полученные приказы. Если это в тактическом отношении оправдано, то в обход идти