Сегодня днем мы ездили кататься на моторной лодке. За штурвалом сидел Серж. Разрешения на вождение не требовалось, потому что это относительно тихоходная лодка. Было очень весело. Good old[149] Серж! Под конец каникул он всегда придумывает что-нибудь необыкновенное. Я сижу пишу письма с призывом остановить убийство детенышей тюленей. Мне обещали, что его зачитают на швейцарском телевидении. Завтра у Сержа день рождения.

2 апреля

Только что вернулась с детьми с праздничного ужина: именинный пирог, свечки, подарки… Включила телевизор, и вдруг – срочная новость: умер Жорж Помпиду. Сегодня в 9 утра, в своем парижском доме. Кейт расплакалась, она у нас сентиментальна, а мы с Сержем ошеломлены. Это случилось слишком неожиданно. Бедный старина Помпиду! Стоит только вспомнить, как все потешались над его геморроем: «Don’t the pile be like the tree stopping you from seeing the forest»[150]. В новостях сообщили, что он знал, что серьезно болен, но не думал, что болезнь смертельна. Значит, пока мы с Сержем, Кейт и Шарлоттой лакомились именинным пирогом, бедный Помпиду прощался с жизнью. Серж очень доволен подарками. Шарлотта преподнесла ему белую розу и носки; Кейт – металлический сапожок, на который он мог прикрепить свои часы, точнее говоря, это был детский сапожок из мягкой кожи, как у Дали, с подметкой на гвоздях, – мы купили его на рю Юниверситэ. Я подарила японскую статуэтку слоновой кости, изображающую женщину с ребенком, – нашла ее буквально в последний момент и моментально в нее влюбилась. Надеюсь, Сержу она тоже понравится. У женщины – идеальная фигура, а у малыша – пухлая попка. Кейт нарисовала открытку, очень похоже изобразив Сержа. Я вклею ее в дневник. По радио без конца передают сообщение о смерти Помпиду. И это в день рождения Сержа!

Мы покрасили вареные яйца голубой и розовой краской; ели салями, сыровяленую говядину, шоколад и пончики. Дети были счастливы, и Серж тоже. День выдался прекрасный, солнечный. У Шарлотты раскраснелось личико, как у русской матрешки. Я побаиваюсь за ее здоровье, у нее часто поднимается температура.

Серж полагает, что смерть Помпиду может нести угрозы для Франции. Грустно думать, что мы все насмехались над его внешностью и лишним весом, говорили, что он обжора, а на самом деле он, бедняга, в это время умирал.

Пятница 12 апреля, Париж

5:30 утра. Я опять одна. Б. уговорил бедолагу Сержа лечь в Американскую больницу. Мы поужинали в ресторане, а потом пошли в кино на фильм «Ночной портье» с потрясающе красивой Шарлоттой Рэмплинг. Картина довольно скучная, но критики писали о ней взахлеб. Пока мы сидели в кино, Серж принял одну из своих розовых таблеток, а в половине первого ночи, когда мы вернулись домой, он сказал, что у него болит грудь в области сердца. Мы выпили травяного чаю; ему было все так же нехорошо, он принял еще одну таблетку, но боль не отпускала. Около часа ночи он позвонил Поль-Эмилю, а тот позвонил Б. Все это заняло не один час. Но Серж был в прекрасном настроении и только переживал, что мы беспокоим людей по ночам. Наконец перезвонил Б. и сказал, что скоро приедет. Если боль не проходит в течение полутора часов, добавил он, к этому нельзя относиться легкомысленно. Серж носился по квартире, побежал в ванную мыть ноги в биде. Я помогла ему их вытереть, и он побрызгал на них духами. Он попросил меня самой открыть дверь Б., боясь, что он будет сердиться, если увидит Сержа красиво одетым. Когда Б. пришел, он сразу сказал, что Сержу надо в больницу, потому что оставаться на всю ночь дома опасно. Серж отказался, Б. настаивал. Я подумала, что, если с ним что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу. Следующий приступ может обернуться ужасными последствиями и двухмесячной госпитализацией. В конце концов Серж согласился. Я уложила в небольшой чемодан его пижамы, зубную щетку и Манки. Б. вызвал скорую помощь, а сам уехал на такси. Серж был в ужасном настроении. Ему тут же сделали электрокардиограмму. Английский врач не обнаружил никаких отличий от предыдущих и сказал, что не видит угрозы нового приступа, но простая осторожность требует, чтобы Серж остался в больнице на ночь, а утром прошел все необходимые обследования. Серж был сердит и подавлен. Ему казалось, что мы раздуваем из мухи слона.

Только что звонила в больницу. Серж не спал всю ночь и даже принял снотворное. Терпеть не могу оставаться дома без него. Какого страху я натерпелась за последние недели! Надеюсь, что к Пасхе он вернется домой. Он постоянно обещает бросить курить, а сам выкуривает по три пачки в день. Разве стоит пара затяжек или лишняя рюмка такого риска? Бедный Серж… Только что он сказал мне по телефону: «Я больше ни на что не гожусь…» И голос его звучал очень грустно.

За ужином у меня было отвратительное настроение. Я чувствую себя заброшенной и старой. Подобные события всегда на меня так действуют.

Июнь, Экс-ан-Прованс

* * *

Мы были в Провансе на съемках фильма «Горчица бьет в нос». Мы – это мои родители, дети, няня, Серж и, конечно, я. Когда Клод Зиди предложил мне роль старлетки, в которую влюбляется тип, похожий на Киссинджера, я сказала: «Пригласите лучше Бри-жит Бардо. Так будет смешнее. Она ведь настоящая звезда». – «После этого фильма ты сама станешь настоящей звездой», – ответил Клод и оказался прав. Фильм побил в прокате все рекорды и прославил нас с Пьером Ришаром во всем мире, даже в России. Съемки в Эксе проходили прекрасно. Мы жили в небольшом отеле с садом, и у меня сохранились фотографии, на которых мы с Сержем и детьми то плаваем в бассейне, то качаемся в гамаке.

Во время съемок сцены с Авой – моей подругой и парикмахером на всех фильмах – мне на голову свалилась дверца трейлера. Накануне ее использовали для смешного эпизода, по ходу которого она должна без конца хлопать. Но один из актеров не явился на площадку, и режиссер сказал: «Давайте пока снимем сценку с Джейн и Авой». Ну и сняли… Дверца была красного дерева и в падении щеколдой рассекла мне надбровную дугу. Пьер Ришар потом говорил мне, что я помогла ему неплохо заработать. Дело в том, что, если на площадке происходит несчастный случай, все, кроме пострадавшего, извлекают из этого немалую выгоду: съемки останавливают, но актерам продолжают платить. Из-за моей травмы простой продолжался целую неделю. Потом меня уговорили вернуться на площадку, замаскировав рану челкой. Мы пересняли сцену пресс-конференции со всеми комарами. На распухший гонорар Пьер Ришар купил себе спортивную машину!

* * *

Лежу в постели. Швы только сняли, но пошевелить бровью я до сих пор не в состоянии. Прошла неделя с того проклятого дня, когда мне на голову свалилась эта чертова дверца. Как же я перепугалась! Я и не подозревала, что у крови есть свой запах, а главное – что она такая горячая. Даже с закрытыми глазами я понимала, что по щекам у меня струятся не слезы, а кровь. Я орала как резаная и отталкивала женщину, которая пыталась приложить к моей ране лед. Все вокруг охали и ахали: «О-ля-ля!», «Ну и ну!» – из чего я вывела, что видок у меня еще тот. Кто-то сказал, что надо вызвать скорую, потому что рана глубокая. На мне расстегнули рубашку, сняли с меня шерифские сапоги. Клод Зиди проявил ко мне настоящую доброту. Он поехал со мной в больницу, по дороге держал меня за руку и не уходил, пока мне делали рентген головы и искали хирурга, который будет делать операцию. Ее назначили на 14:30, и я попросила Аву найти Сержа. Больше всего меня ужасала мысль, что мой лоб будет обезображен шрамом. Клод вел себя безупречно. Позвонил Клод Берри. Он сказал, чтобы я не волновалась, потому что здесь прекрасные врачи, иначе он отправил бы меня самолетом к своему личному хирургу в Париж. Наконец пришел Серж. Я попросила его заглянуть мне под повязку. Он подтвердил, что рана глубокая, но не широкая, и поцеловал меня. Пациент из соседней палаты – очень милый человек – принес мне букет цветов: «От вашего поклонника». Это немного подняло мне настроение. Я попросила Сержа сообщить обо всем папе. Операцию должны были делать под общим наркозом, и мне хотелось поговорить с ним до того. Папа пришел, и вскоре меня уложили на каталку и перевезли в операционную – комнату, залитую слепящим светом. Серж и папа остались ждать меня в палате. Поздно вечером того же дня меня выписали. После наркоза в голове стоял туман. Забирали меня папа и Серж. Серж принес большой пакет шоколадных трюфелей. Такой я и приехала домой: полголовы в бинтах, шерифский костюм заляпан кровью.