Но неожиданно «англичанин» — как прозвали Белоусова между собой студенты — сменил гнев на милость.

— Хорошо, Романов, — сказал он Олегу, заглянув в аудиторию, где тот уныло наигрывал на рояле какую-то минорную мелодию. — Можете приходить на зачет. Но знайте, если бы не Эля…

Дочь «англичанина» Эля Белоусова была однокурсницей Олега и к тому же еще весьма хорошенькой, живой и пухленькой девушкой. Но Олег не знал, что Элька еще и такой замечательный товарищ! Ради него, Олега, она использовала свои родственные отношения, заступилась за несчастного двоечника перед отцом. Олег тут же, в коридоре, отловил отзывчивую однокурсницу и расцеловал ее в розовые щечки. Эля так и вспыхнула от радости…

С тех пор они подружились. Олег познакомил Элю с Мариной, и теперь она время от времени забегала к ним в «общагу» — поболтать, выпить чашечку растворимого кофе. И с Мариной у Эли сложились очень теплые, доверительные отношения. Эля, постоянно восхищавшаяся красотой Марины, не раз говорила Олегу, что красавица с такими голосовыми данными настоящее сокровище и Олегу надо держать ухо востро, чтобы какой-нибудь мэтр не увел у него Маринку из-под носа. Счастливый влюбленный сначала только смеялся, но когда Марине, делавшей несомненные успехи, предложили продебютировать во втором составе исполнителей Большого театра и его подруга стала регулярно по вечерам посещать репетиции, Олег призадумался… Впрочем, такая маленькая капля дегтя не могла испортить целую бочку их благоуханной, их прекрасной, как наступающая весна, любви.

В марте, когда на московских улицах наконец-то появились снегоочистители, в комнату общежития на Хорошевском шоссе, где жил Олег и хозяйничала Марина, ввалился Роман Гвоздев. Не разуваясь, Роман прошел к окну и упал в кресло, оставив за собой черные следы.

— Я женюсь, — объявил он, сияя от радости. Олег и Марина недоверчиво переглянулись. — Да-да, женюсь, — повторил Роман. — И знаете, на ком? На Лидке. Только вчера письмо от нее получил. Оказывается, у нее… то есть у нас с ней, родился ребенок. Представляете себе, ребята, настоящий живой ребенок!

Он так вскрикнул, что голосовые связки не выдержали, но Роман все-таки продолжил, хрипя и откашливаясь:

— У Лидки твоя мама, Олег, роды принимала, поэтому обо всем и узнали… До этого она ото всех скрывала, от кого беременна… А когда рожала, меня стала звать, и Валентина Петровна меня моментально вычислила. Сергей Владимирович сейчас же позвонил, спрашивает: «Не хочешь дать ему свою фамилию?» Какая, к черту, фамилия, говорю, я на ней женюсь.

Тут всегда сдержанная Марина захлопала в ладоши и бросилась Роману на шею.

— Да посудите, разве бросают таких женщин? — Роман схватил со стола чей-то недопитый стакан и залпом опрокинул его. — Отдалась без истерик, расстались без упреков, и никаких посягательств на мою свободу. А ведь под сердцем носила моего ребенка. Даже не написала ни слова, в письмах только и сообщала о погоде и поселковых новостях. Нет, таких женщин не бросают. А хозяйка какая! — не умолкая, восхищался он.

Этим же вечером Олег посадил друга на поезд.

— А как же москвички? — смеясь, спросил он на прощанье.

— А, пошли они куда подальше, — отмахнулся Роман. — Женишься, потом в случае чего даже кулаком по столу стукнуть не сможешь, сразу скажет: ты мне обязан всем. А я мужчина и хочу себя мужчиной чувствовать. Да и какая мне разница, где писать, там или здесь. Был бы письменный стол и машинка. Лев Толстой тоже не в Москве жил.

— А как же Нинон? — напомнил Олег. — Небось, если бы знала о твоей любви к детям, не сделала бы от тебя аборт.

Романа как-то передернуло, и он сразу же посерьезнел.

— Можешь, конечно, не верить, — с расстановкой сказал он, — но я узнал об этом… из ее же стихотворения. «Аборт» называется. Да она похлестче нашей Таньки, та из любви деньги делает, а эта стихи. Представляю, что она сейчас напишет, читатели рыдать будут над моей подлостью. Нет, к черту и москвичек, и поэтесс, и да здравствует семейная жизнь с нормальной бабой!

— Я тоже рожу тебе сына, — пообещала Олегу Марина, когда вечером они лежали в обнимку в его постели. Со всех четырех сторон сквозь тонкие перегородки доносились звуки музыкальных инструментов. Олега особенно доводила соседка за стеной, без конца повторяющая один трудный аккорд, который казался ему элементарным. А Марина сердилась, когда репетировать начинал тромбонист, живущий над ними, — тембр тромбона казался ей слишком резким. Но когда они лежали вот так, обнявшись, все это не имело большого значения…

Не случайно много лет спустя Олег вспоминал эту маленькую комнату с визгливыми звуками, проходящими через стены, с облезшим лаком на черном пианино, с продавленными пружинами на кровати, с клопами, ползающими под отклеившимися обоями, как самое чудесное место на земле.

— Сын будет похож на тебя, черноглазый, кудрявый. И тоже будет играть на рояле, — мечтала Марина. — Вы будете ездить на конкурсы, а я вас буду ждать.

— Это будет дочка, — возражал Олег. — Она будет петь, как ты, и на конкурсы будем ездить вместе. И прическа у нее будет каре, как у мамы, и глаза зеленые, родниковые.

— Нет, будет сын, — настаивала Марина — не то в шутку, не то всерьез.

— Ну ладно, сначала сын, а потом дочка, — милостиво разрешил Олег и, смеясь, добавил: — Господи, как же время долго тянется. Ты еще только на первом… Слушай, давай плюнем на мою комнату и поженимся. Пусть забирают мой «кабинет».

— Какая разница, расписаны мы или нет, — вздохнула Марина. — Все равно мы как муж и жена. А без «кабинета» тебе нельзя. И если я буду постоянно торчать у тебя перед глазами, заниматься вокалом, то ты писать не сможешь. Давай я лучше рожу, у меня с малышом тоже будет своя комната, и ты будешь к нам приходить, когда у тебя будет нетворческое настроение. А потом, когда будет можно, ты его усыновишь и женишься на мне. Он не обидится, я ему все объясню. Скажу: сынок, твой папа гений, мы должны с этим считаться.

Предложение было лестное, но… преждевременное. Беременность и маленький ребенок означали бы для Марины конец карьеры.

— Только когда встанешь на ноги, реализуешь себя, будем и детей заводить, — сердито сказал Олег. — Ведь тебе только восемнадцать.

— Да, уже восемнадцать, — вздохнула Марина. Гром грянул, как всегда, среди ясного неба. Молодой паре катастрофически не хватало их «степухи», и Марина втайне от Олега устроилась продавать мороженое на лотке. Кому нужно мороженое в морозы, не очень понятно, но масса замерзших женщин в тулупах под белыми халатами мерзли в февральские морозы около передвижных холодильников. И Марина, конечно же, простыла, а мартовские сквозняки подбавили жару, уложив ее на неделю в постель.

До сих пор Олег мало интересовался бытом, никогда не задумывался, каким образом Марине удается не только организовать стол, но даже покупать какие-то вещи. Когда она подарила ему на день рождения джемпер из натуральной мягкой голубой шерсти, он очень удивился такому дорогому подарку.