— Господи, бывает же такое, — едва слышно прошептала женщина. Она уже порядочно захмелела и мучилась икотой. Ее сын смотрел в окно и от нечего делать считал пробегавшие мимо столбы. Дойдя до ста двадцати восьми, он свесился вниз и спросил:

— Мама, а железобетонные столбы из чего делают, из железного бетона?

— Да, сынок, — прикрыв рот рукой, ласково ответила она. — Только туда еще цемент добавляют.

Похоже, водка не пошла Победитову на пользу. Он побледнел, осунулся. За бутылку брался вяло и без прежнего огонька. Мне сразу вспомнились носилки, на которых его сюда принесли. Изменился даже голос: он сделался тихим, и с баса клиент иногда сваливался на дискант.

— Однажды заметил, что пусто как-то стало в областном городе, — продолжил Победитов. — Во время перестройки все подались в бандиты, да за несколько лет перебили друг дружку. А дети их, кто в Москву подался, а кто у себя от водки да наркотиков сгорел. Решил и я в Москву ехать. Столица все же, возможности немереные. Слава богу, в сохранении жизни мастерства я достиг большого. Да еще в Москве специально каратэ и кун-фу изучил. Там и там черные пояса имею. Бывало, выйдешь на татами и давай удары пропускать. Напропускаешься вволю, а противник, тем временем, в раж войдет, уже ничего не замечает. Тут-то я его одним ударом и вырубаю. И удовольствие получил, и квалификацию повысил. Каратистов слава богу много, всех не перебьешь. Там я познакомился с одним бывшим комсомольским вождем. Он-то меня по-настоящему и просветил по поводу «Железного миллиарда». Мол, несколько десятилетий миллиард правил половиной земного шара и держал его в страхе. Еще бы лет тридцать, и он окончательно победил бы, но пришли предатели идеи, и все развалилось. Душевный был человек и рассказывал с огоньком. Увлек он меня своей верой в победу, но потом куда-то пропал. Потом-то я узнал, что он олигархом стал. Да вы слышали о нем. Петров Алексей Иванович. Во Франции купил себе замок, баскетбольную команду и живет себе, в ус не дует. А меня после знакомства с ним что-то стала тяготить моя необычная физическая сущность. Я же из-за нее так и не женился, хотя была такая возможность. Вот тогда-то я впервые серьезно и задумался, почему Господь сделал меня таким? Все люди, как люди, кайф получают от водки, женщин и мороженого, а я — от побоев. Думал, может, решил он сделать меня мучеником, как святого Себастьяна, да не рассчитал? Одно время я даже стал книжки религиозные читать. В церковь ходил, грехи свои и чужие замаливал. На исповеди так и говорил батюшке: «Грешен, отец Евлампий, людей на зверства провоцирую. Теряют они человеческий облик: паяльники мне в задницу засовывают, утюгами волосы на брюхе разглаживают, яйца мне дверьми расплющивают, а я от этого одно удовольствие имею. Что делать, спрашиваю, отец Евлампий? Сколько хороших людей я уже растлил таким образом! Не сосчитать». Победитов повернулся к женщине и тихо произнес: — Извините за яйца. Это чистая правда.

— Ничего, ничего, — прикрыв рукой зевок, ответила она. — Из песни слов не выкинешь.

— Так вот, «Если у твоего организма такая особенность, — ответил мне отец Евлампий, — найди себе работу, где бы тебя били по должности, а не просто так. И ты бы никого не развращал, и деньги получал бы, и польза обществу была».

«Помилуйте, батюшка, — говорю я. — Это все равно, что свое половое чувство за деньги удовлетворять. В народе это называется „проституция“». «Да, — ответил мне отец Евлампий. — Иногда и так надо. В царствие небесное, не поработав, не войдешь. И от судьбы не уйдешь».

— Не уйдешь, — заплетающимся голосом, горестно подтвердила женщина. — Коль сел в эту лодку, считай, что тебя гвоздями к ней прибили. Плыви и плыви, пока течение несет.

— Красиво изъясняетесь, — похвалил Победитов и разлил по стаканам остатки водки. — В общем, разочаровался я в религии. Не увидел в ней возвышенного духа, о котором так много написано в книгах. Все вокруг нашего, земного крутится. Да и отец Евлампий относился к ней с прохладцей, без должного уважения. Видно, по привычке. Кадилом как-то легкомысленно махал, без благоговения. А мне главное понять хотелось: что же я такое есть? Так вот, после того разговора с батюшкой, случайно или нет, не знаю, позвонили мне из органов. То есть с Лубянки. «Узнали мы, — говорит, — о вашем уникальном свойстве — удовольствие от побоев испытывать. Не хотите ли поработать у нас? Обидно же, небось, увечья задарма получать?

А мы зарплату хорошую положим. Опять же профсоюз, бесплатные путевки на юг, хорошая больница. И работа не пыльная, но очень ответственная». — «А что, — спрашиваю, — делать буду?» А он так вежливо отвечает: «Ничего. Наши сотрудники будут на вашем теле отрабатывать приемы по обезвреживанию и ликвидации идеологического противника». Я и согласился. Во-первых, бить должны были вполне официально, не нарушая уголовного кодекса. Во-вторых, какая-никакая зарплата. А в-третьих, работа близкая к детской мечте, с контрразведчиками. Так и стал я трудиться у них живым чучелом. Надо сказать, хорошо там мужиков готовят. А уж как они стараются, всю душу в удары вкладывают. Бандитам до них далеко. Я месяц только и отработал. От удовольствия чуть коньки не отбросил. Все внутренние органы отбили. Даже последние зубы мудрости умудрились повыбивать. Месяц после этого в больнице провалялся. Медицинское обслуживание у них действительно на высоте. И медицинская сестренка попалась что надо — уколы совсем не умела делать, несколько раз иглу во мне ломала. Пустячок, а приятно. Лежал я там с искусственной почкой, кормили меня через трубку да капельницу. Ничего, отошел. Но на работу не вернулся. Пожить еще хотелось. Одного из тех, кто на мне отрабатывал секретные приемы, я потом видел по телевизору. Его послом отправили в недружественную страну. За этого парня можно быть спокойным, подготовили хорошо. Одним ударом четыре ребра в крошево превращал.

В вагоне выключили радио и погасили свет. Остался тусклый оранжевый фонарь, который едва освещал самого себя. Наша соседка по купе порядком захмелела и, не снимая старушечьего платка, повалилась спать. Напившись горячего чая с печеньем, ее сын уткнулся бойскаутской пилоткой в стекло, и давно досматривал десятый сон. Извинившись перед клиентом, я вышел покурить.

Все-таки то, о чем предупреждают перед отправкой на задание, свершилось — я проникся к клиенту симпатией и уважением. Мне было искренне жаль его, но я гнал от себя эти малодушные мысли и думал лишь об одном: как бы пистолет не дал осечку. К тому же щелчок бойка могли услышать соседи по купе даже сквозь стук колес.

3

Я посмотрел на часы — до моей остановки оставалось чуть больше часа. Победитов был уже достаточно пьян, но все еще держался, и мне следовало торопиться.

Пассажиры, наконец, угомонились. В вагоне было темно, пахло грязными носками, перегаром и кислой капустой. Клиент полулежал на подушке и держался рукой за сердце.

— Что, плохо? — поинтересовался я и глянул в стекла очков. Но в полумраке еле разглядел лишь два черных силуэта своего лица.

— Ничего, ничего, сейчас пройдет, — ответил Победитов и с трудом оторвался от подушки. — Последнее время что-то сердчишко барахлит, старые раны дают о себе знать.