По ощущению это похоже на качели – состояние между сном и явью, когда ты раскачиваешься в пространстве, и дух захватывает – только теперь ко всему прибавляется боль.

Я слабею, и мне трудно пошевелить руками. Становится прохладно, тело бьет мелкая дрожь. Последнее, что я вижу в жизни, – плачущее лицо Фокстрота, который, продолжая извиняться, одной рукой гладит меня по лицу, как возлюбленную, а другой шарит по моим карманам, выуживая чеки и деньги, снимает часы и цепочку с медальоном. В медальоне портрет Симки.

Обстоятельства сложились так, как мне нужно. Тянуть дальше, похоже, не имеет смысла. Фокстрот бросает тачку на другой стороне шоссе, у старой свинофермы, а я слежу за Пулей уже достаточно долго и знаю, что там он сливает своим торчкам стафф. Его маленький личный гешефт.

Если мне чего-то и не хотелось делать, так это того, чем я собираюсь заняться сейчас. Для смелости, а по правде – чтобы оттянуть время, я выкуриваю три сигареты кряду, пока меня не начинает разрывать сухой кашель, доходящий до тошноты.

Когда я достаю четвертую и кручу ее в руках, ощущая легкий хруст резаного табака подушечками пальцев, я вижу, как из клуба выходит Фокстрот. У меня остается не так много времени.

Я должен перешагнуть через себя.

Денис пьет на результат – это становится понятным по взгляду, которым он буравит толстое стекло бутылки дорогого виски. Будь его взгляд еще хоть на микрон тяжелее – и стекло бы оплавилось.

Не говоря ни слова, я достаю из бара еще один ­бокал, ополаскиваю его минеральной водой и ставлю перед Денисом. Мы чокаемся, и я наслаждаюсь вкусом виски, катая жидкость во рту. Чуть горят десны.

– Пуля подмучивает, по ходу.

Вот и все. Слова сказаны, мосты сожжены, обратного пути нет.

– Чего подмучивает, как? – удивляется Дэн.

– Бодяжит. И налево толкает.

– Ты уверен?

– Боюсь, что да.

– Да ну на хер. Не может быть. – Денис не имеет в виду то, что говорит. Он понимает, что я прав, и тоже оттягивает время, по возможности отдаляя момент, ко­гда ему как главному придется что-то предпринять. – Я хочу сказать – только не Пуля. Он всегда такой предсказуемый был, как… Dire Straits. Блин, Пуля…

Засунув руки в карманы, Денис отходит к стене и, раздвинув жалюзи пальцами, некоторое время наблюдает за жизнью внизу.

Теперь проблема Пули становится нашей общей ­ответственностью.

Дружба хороша тем, что экономит время. Не надо говорить лишних слов, мы понимаем друг друга и без них.

– Зачем? – спрашивает Денис скорее у воздуха, но я на всякий случай пожимаю плечами.

– Я давно присек. Он под себя подобрал несколько торчков и пару дилеров. Сейчас как раз с одним из них общается. Фокстрот, с негритянских, ты должен знать. Раньше у нас брал.

– Ты понимаешь, что будет, когда Вернер об этом узнает?

– Пиздец Пуле.

– Да и нам, я думаю.

Денис доливает себе почти до края, бросает в бокал лед, и часть виски выплескивается на стол. Лужица цвета горелого меда на дымчатом стекле. Не спросив, Дэн доливает и мне.

– Надо поговорить с ним.

– Пойдем, – отвечаю я.

В старом кино «Назад в будущее» есть момент, ко­гда Марти Макфлай, главный герой, накосячил что-то в прошлом – и вот его изображение исчезло с фотографии в будущем. Мы с Денисом ничего не говорим, но я понимаю, что в этот момент Пуля исчезает с нашей общей фотографии.

Мой план начинает работать. Денис слишком нерешителен, слишком не создан быть лидером, поэтому мне придется стать главным за его спиной. Воровство Пули повяжет нас – Денис или должен будет сдать его Вернеру, или избавиться от Пули сам. Он не сможет этого сделать, не сможет перешагнуть через дружбу. Как только это случится – Денис, по крайней мере внутренне, противопоставит себя Вернеру. И рано или поздно в нем вызреет недовольство. Он не сможет с ним жить. И мы уберем Вернера. Изнутри. И окажемся у власти.

– Нельзя его Вернеру сливать, Дэн. Какие мы друзья после этого?

– А он какой?

– Надо ему второй шанс дать.

Сейчас моя главная задача – похоронить грязный секрет внутри нашей троицы. Связать нас против Вернера.

Мы выходим на улицу. Денис вдруг останавливается, хлопает себя по лбу и говорит, что забыл сигареты. Я предлагаю свои, но он предпочитает вернуться, и я его понимаю. Разговор, который предстоит нам, тянет не на одну пачку.

Когда Денис возвращается, мы переходим через ­дорогу и идем к свиноферме. В ночной темноте ее заброшенная громада выглядит как жилище таинственного маньяка из дешевого голливудского ужастика.

Все понимаешь по глазам. Когда Фокстрот сквозанул к своей тачке, на секунду встретившись со мной взглядом, я все понял. Его ископаемая «Лада» промчалась мимо нас, проводя по нервам наждаком визжащих шин. И в первый раз, с самого детства, мне захотелось вдруг зажмуриться, сжать кулаки и закричать: «Неправда!», словно этим неимоверной силы хотением я мог сдвинуть время на минуту назад, и ничего бы не случилось, Пуля был бы жив и, возможно, стоял бы сейчас рядом со мной, улыбаясь и тыча меня в плечо своим боксерским кулаком со сбитыми костяшками.

А теперь я прижимаю его к себе, словно стараясь перелить в Пулю свою жизнь, а его рука безвольно и как-то не по-настоящему висит, и он похож на сломанную куклу.

Не знаю, сколько проходит времени, пока не появляется Вернер.

– Крот, он мертвый. – Рука Вернера ложится на мое плечо. – Отпусти его. Жига…

Жига оттаскивает меня от тела Пули, и только сейчас я замечаю, что моя одежда перепачкана кровью товарища. А Денис, как и в самом начале, стоит в стороне, не меняя позы, – руки в карманах, взгляд в пол.

Жига выводит меня во двор, приносит из машины бутыль с водой, заставляет раздеться догола и вымыться. После я одеваюсь в какие-то грязные тряпки, найденные Жигой в багажнике.

А потом мы отвозим Пулю.

Я стараюсь не смотреть на труп, но мне не удается сдержаться. Тело Пули завернуто в кусок, который Жига приволок из «Гетто». Раньше он прикрывал только что отремонтированный пол второго этажа, теперь обнимает Пулю. Завернутый в полиэтилен Пуля устроился на заднем сиденье, между мной и Денисом.

– У двора, где он живет, выбросим, – бросает Вернер Жиге, – типа, домой шел, шпана порезала.

И я, не веря своим ушам, смотрю на Дениса, но он опять молчит, не реагируя. Он вообще не произнес ни слова с того момента, как мы увидели Пулю на полу сарая, в луже собственной крови.

– Это как – выбросим? Как – выбросим? – ору я и стряхиваю с плеча руку Дениса, который пытается меня успокоить. – Как – выбрось? Ты что несешь? Что ты, блядь, говоришь тут? Он мой друг, мы с четвертого класса вместе, а ты его – на улицу, под дождь, как собаку?