Мистические видения божественного Престола являлись и иудеохристианам. В правление императора Домициана, когда римская власть обрушила на иудеев жестокие гонения, странствующему проповеднику по имени Иоанн открылось видение Храма, где новыми священниками были мученики за веру; облаченные в белые жреческие одеяния, они служили Господу перед его престолом. Это была как бы небесная литургия праздника Суккот, но с одним важнейшим отличием от древнего культа. В центре Второго Храма ничего не было – после исчезновения Ковчега Завета Двир всегда оставался пустым. Иоанн же в своем видении узрел Христа, таинственным образом отождествленного с самим Господом и восседающего на небесном престоле. Получалось, что Христос есть исполнение древнего сионского культа. Иудеохристиане все еще разделяли надежды своих соплеменников-иудеев на возрождение Храма и верили, что когда-нибудь небесный Иерусалим спустится на землю. Под конец видения ангел показывает Иоанну «великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию» (Откр 21:10–12). В этом Новом Иерусалиме нет Храма, потому что его место занял Христос: главным местом пребывания «славы Господней» стала божественная личность. Но даже такой Иерусалим оставался для иудеохристианина Иоанна настолько мощным духовным символом, что без него невозможно было представить себе окончательное пришествие Бога в земной мир. Чтобы Царство Божие обрело завершенность, небесный город должен был воплотиться в материальную форму. И тогда, наконец, мог восстановиться Земной рай и «чистая река воды жизни… исходящая от престола Бога» снова понесла бы в мир исцеление (Откр 22:1–2).

Иудейское и христианское переживание божественного на удивление сходно. В обоих случаях оно связано с символом, в качестве которого выступают, соответственно, Иерусалим и Иисус. Христиане начинали мыслить об Иисусе так же, как иудейские мистики об Иерусалиме, – как о воплощении божественной реальности, которая от века пребывает с Богом и должна избавить человечество от греха, смерти и отчаяния. Однако, невзирая на близость воззрений, иудеи и христиане взаимно отдалялись и становились все более враждебными друг другу. Что касается христиан-неевреев, то, насколько известно из истории, они никогда не жили ни на новом Сионе, ни в других частях разрушенного римлянами Иерусалима. Их занимал Иерусалим небесный, представший в видении Иоанна, а тот, что на земле, интересовал их очень мало. Из евангелий, написанных Матфеем, Лукой и Иоанном в 80–90 гг., можно получить представление о том, как менялось отношение к Иерусалиму и еврейскому народу в среде христиан, обращенных апостолом Павлом.

Самое интересное, что наиболее терпимое отношение к иудаизму проявляет Лука, христианин-нееврей. Его евангельское повествование начинается и заканчивается в Иерусалиме. В самом начале он помещает изложение видения Захарии, отца Иоанна Крестителя, которое явилось ему в Хехале; в последних же строках апостолы радостные возвращаются в Иерусалим после того, как стали свидетелями вознесения Иисуса на небеса с Масличной горы. «Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога» (Лк 24:52–53). Преемственность была чрезвычайно важна для Луки, как и для большинства христиан периода поздней античности. Нововведения и оригинальные идеи казались сомнительными, верующим нужна была уверенность в том, что их вера зиждется на прочном основании древних святынь. Поэтому Лука, как и его духовный учитель Павел, не хотел порывать все связи с Иерусалимом и иудаизмом. Иисус в его описании говорит ученикам, чтобы они начинали проповедовать именно в Святом городе, который остается центром мира и местом, где каждый пророк должен встретить свою судьбу. В Деяниях Апостолов Павел в изображении Луки выказывает уважение к иерусалимской церкви и с исключительным почтением относится к Иакову Праведному. Лука рисует явно идеализированную картину согласия иудеев и христиан в ту раннюю эпоху и старается затушевать ожесточение и озлобленность, которые, судя по всему, присутствовали в отношениях Павла и Иакова. Так, в его рассказе Павел, как прежде Иисус, чувствует себя обязанным посетить Иерусалим, сознавая, что это угрожает его жизни. Но христианам, считает Лука, нельзя оставаться в Иерусалиме – они призваны разнести Евангелие из Святого города по «всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян 1:8). Излюбленное название христианства у Луки – «путь Господень»: последователи Иисуса – вечные странники, не связанные постоянными узами ни с одним земным городом.

Два других евангелиста, Матфей и Иоанн, демонстрируют куда менее позитивное отношение к Иерусалиму и еврейскому народу. Оба они были иудеями, обращенными в христианство Павлом, и в их писаниях, скорее всего, отразились жаркие споры между иудеями и христианами по таким вопросам, как природа Христа и статус Иерусалима. У Матфея сложилось совершенно четкое представление о земном Сионе. Матфей признает, что когда-то это место было священным, – он, кстати, единственный из евангелистов, называющий Иерусалим «Святым городом». Однако Иерусалим отверг Иисуса и обрек на смерть; предвидя это, Иисус предрек его разрушение. В глазах Матфея Иерусалим вследствие этого становится Виновным городом. Вкладывая в уста Иисуса пророчество о грядущей гибели Иерусалима в 70 г., Матфей связывает ее с катаклизмами конца света. Таким образом, он видит разрушение Иерусалима эсхатологическим событием, предваряющим триумфальное пришествие Иисуса (Мф 24:1–3). Когда Иисус принял смерть на Голгофе, находившейся за пределами города, завеса, отделявшая Хехал от Двира, разошлась на две половины – древний храмовый культ был отменен, и путь к Богу, воплощенному в личности Христа, стал доступен всем людям, а не только иудейским жрецам из древних священнических родов. В Евангелии от Иоанна этот мотив звучит еще выразительнее. Как и другие авторы того времени, Иоанн верил, что Бог теперь находится не в Храме, а в божественной личности. В Прологе к Евангелию он объявляет, что Иисус – это Логос, Слово, которое «было у Бога» до начала времен и которое Бог произнес, чтобы сотворить мир. Эта божественная реальность сошла в мир, стала плотью, и через нее человеческому роду раскрылась Божья «слава» (Ин 1:1–5, 14). Иоанн писал на греческом языке, где отсутствовало слово, эквивалентное древнееврейскому «Шехина», и, как следствие, не имел термина, позволяющего четко разграничить «славу» Бога и самого Бога – реальность запредельную и неизъяснимую. Поэтому, говоря об Иисусе как об олицетворении «Слова» и «славы» Бога, он мог иметь в виду также Шехину в человеческой ипостаси[43].

Но Иоанн, как и Матфей, враждебно относится к иудеям. В его изображении они неоднократно отвергают Христа. Таким образом, оба евангелиста заложили фундамент для будущего антисемитизма, с которым связаны многие эпизоды из числа самых постыдных в истории христианства. Как мы увидим далее, христиане становились все более нетерпимыми по отношению к своим духовным предшественникам, и очень рано они начали считать победу над иудаизмом залогом чистоты собственной веры. В описании Иоанна Иисус начинает с того, что отвергает культ Храма, – рассказ о его приходе в Иерусалим и выдворении менял из Двора неевреев находится во второй главе Евангелия. При этом Иоанн вкладывает в уста Иисуса слова «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его», поясняя: «он говорил о храме тела Своего» (Ин 2:19–21). Впредь местом, где человеку откроется Божественное Присутствие, будет восставшее из мертвых тело воплощенного Логоса. Следовательно, противостояние между Иисусом и самым священным институтом иудаизма существует изначально, и дни Храма сочтены. Иисус дает понять, что старые места поклонения Богу, такие как Иерусалим, гора Гризим и Вефиль, утратили свое значение (Ин 4:20–24). Шехина покинула Храм (Ин 8:57)[44], и, не желая признать эту истину, иудеи становятся на сторону сил тьмы.