Поскольку лейтенант оставался в своем бесстрастном трансе, Штальшмидт отступил назад и перешел к другой тактике.

— А, может, я ошибаюсь. Может, тебя отправят не в Глатц, а в Торгау. Кто может знать? Может, пошлют на плаху — я видел, как человеку отрубали голову. Видел всего один раз и больше не смог смотреть — это жутко. До крайности. Не всегда удается перерубить шею с первого удара…

На губах Ольсена невольно появилась легкая улыбка. Штальшмидту показалось, что лейтенант смеется над ним; смеется снисходительно, украдкой, будто над наивными детскими преувеличениями.

Штабс-фельдфебель оцепенел.

— Ладно, хватит разговоров! Одевайся, и быстро, пока я не вышел из терпения! Я занятой человек, дел у меня полно. Это тебе на все наплевать, ты никто и ничто, у тебя нет обязанностей, а мне нужно исполнять должность, я не могу весь день рассказывать сказки таким, как ты.

Лейтенант Ольсен быстро оделся. Теперь ему приходилось поддерживать рукой брюки, так как подтяжки были отобраны. Он хотел надеть галстук, но Штальшмидт неожиданно вырвал его.

— Галстуки запрещены! Что это, по-твоему, дом моды? И приведи в порядок френч, я не допускаю в своей тюрьме неряшливости!

Лейтенант молча сложил на груди широкие лацканы френча и застегнул их. Штальшмидт одобрительно кивнул.

— Правильно. Так лучше. Смотрю, ты быстро воспринимаешь новые идеи — мы еще сделаем из тебя человека. Ты не поверишь, сколько офицеров прибывало сюда такими, как ты, и выходило настоящими солдатами. Так! Небольшая разминка перед тем как отправишься в камеру. Руки на голову, попрыгать на месте — начали!

Лейтенант положил руки на голову и начал подпрыгивать. При этом брюки сползли к лодыжкам и грозили привести его к падению.

Штальшмидт и Штевер, запрокинув головы, громко, грубо захохотали. Ольсен продолжал подпрыгивать. Казалось, он почти не сознавал, что брюки спали на ступни, что выглядит смехотворно, и его это явно не волновало.

Штальшмидт перестал смеяться, ткнул Штевера в бок и сверкнул на него взглядом. Штевер тоже прекратил смех. Лейтенант Ольсен испортил шутку; она была уже совершенно не смешной.

Оба стояли, не сводя с него глаз, на лице Штальшмидта явственно читались замешательство и ярость. Он поймал себя на мысли, не окончательно ли тронулся заключенный умом. Разумеется, бывали и другие со сломленным духом, уже равнодушные к тому, что с ними станется, но этот идиот лейтенант держался гораздо дольше остальных. Конечно, человеку может быть все равно, что его ждет, заключение или казнь, но Штальшмидт в конце концов добивался какого-то проблеска реакции, подвергая его мелким унижениям — раздавая другим вещи из его карманов, раздевая, обыскивая, заставляя прыгать на месте. Неужели этот упрямый болван заключенный совершенно не восприимчив ни к чему? Неужели у него нет подобающей гордости или чувства стыда?

Штальшмидт перешел к следующему фарсу.

— Так! Ложись на пол ничком! Пять поворотов вправо, пять влево, и не отрывай живота от пола, а то плохо будет!

Лейтенант Ольсен послушно лег на пол. Послушно начал вертеться вкруговую.

Штальшмидт подошел и наступил ему на пальцы. Ольсен скривился от боли. И кусал губы, пока не выступила кровь. Штальшмидт видоизменил пытку, начав ходить по рукам заключенного. Перед глазами Ольсена поплыл красный туман, но добиться от него удалось лишь негромкого протестующего стона.

Затем они дали ему тяжелую бельгийскую винтовку старого образца, вывели его в коридор и позвали Стервятника Грайнера помогать им в муштре лейтенанта.

— Огневая подготовка! — выкрикнул Штевер. — На колено, изготовиться к стрельбе!

Грайнер стал ходить вокруг Ольсена, озирая его критическим оком, готовясь придраться к малейшему недостатку, но ему недоставало воображения, чтобы выдумать их, и, к несчастью для него, у заключенного никаких недостатков не было. Обращаться с оружием лейтенант Ольсен умел.

— Встать, изготовиться к стрельбе! — заорал Штевер.

Лейтенант Ольсен тут же оказался на ногах, держа винтовку, как положено по инструкции. Штевер принялся выкрикивать команду за командой.

— Ложись! На колено! Встать! На кра-ул! Вольно! Примкнуть штык! Ложись! Встать, смирно. Изготовиться к стрельбе! Полуоборот направо! Отставить! На месте бегом марш!

Лейтенант повиновался в угрюмом молчании. Остановили его, когда он был близок к тому, чтобы упасть.

— Смирно! — выкрикнул Штевер хрипнущим голосом.

Лейтенант прекратил бег на месте. Вытянулся в струнку и неподвижно застыл. На миг здание закачалось перед его глазами, и Ольсен подумал, что упадет ничком, но это ощущение прошло, и он сохранил свою позу. Однако рысиные глаза Грайнерта углядели едва заметное движение. Стервятник в радостном возбуждении шагнул вперед.

— Шевельнулся! Ему приказано стоять смирно, а он шевелится!

Не заметившие ничего Штевер и Штальшмидт уступили поле боя Грайнерту.

— Посмотрите на него! — выкрикнул Грайнерт. — Весь трясется, как мокрая собака! И это офицер! Должен обучать новобранцев, а сам не умеет стоять по стойке «смирно»! Не умеет даже выполнять приказания! — Он подошел поближе к лейтенанту. — Я сказал: стоять «смирно», а не плясать ирландскую джигу. Раз я говорю «смирно» — значит, «смирно». Это означает, что ты замрешь на месте, обратишься в статую, дикие кони не смогут сдвинуть тебя, землетрясение не сможет пошатнуть…

Лейтенант нарушил этот прекрасный поэтический порыв, снова невольно качнувшись вперед. Стервятник отступил на шаг, снял френч, сдвинул на затылок каску. Дыхание вырывалось из его ноздрей с негодующим фырканьем.

— Дожили, — злобно произнес он, — простому сержанту приходится приниматься за офицера, учить основам дисциплины.

Совершенно неожиданно его правый кулак взлетел и обрушился на лицо лейтенанта. От удара Ольсен попятился назад. Сделав несколько неуверенных шагов, он вновь обрел равновесие и снова принял стойку «смирно», неподвижно застыв навытяжку и глядя прямо перед собой, несмотря на то, что из носа на мундир капала кровь.

Стервятник тут же устроил представление. Бушевал, рычал, насмешничал, язвил, грозил и сопровождал это непрерывным потоком ядовитых непристойностей. Разразился неистовством новых команд, быстро выкрикивая их одну за другой, пока лейтенант не отстал на несколько приемов, наверстать которые не смог бы даже в самом лучшем состоянии.

Когда наконец Ольсен снова встал по стойке «смирно», лицо его было перемазано кровью, нос распух, грудь тяжело вздымалась и опускалась, в ушах звенело. Грайнерт изменил тактику. Начал с того, что отступил на несколько шагов и принялся оглядывать лейтенанта с ног до головы, издавая то и дело презрительный смешок. Покончив с этим развлечением, он подошел ближе и уставился в лицо Ольсену, пытаясь заставить его опустить взгляд или замигать. Ни того ни другого не последовало, и он принялся двигаться по кольцевому маршруту, совершенно беззвучно описывая вокруг заключенного нескончаемые круги.