его руки обхватывают мое горло, и он входит в меня все глубже в неторопливом темпе. Звук его члена, измазанного моей кровью и возбуждением, отдается в воздухе, как афродизиак.

— Истекай кровью для меня, — толчок. — Сломайся для меня, — толчок. — Сделай меня своим единственным.

Мои бедра дрожат, а живот сводит от удовольствия. Боль медленно, но верно разгорается на тысячу приятных искр.

Я держусь за его мускулистые руки не для того, чтобы убрать их, а потому, что мне нужен якорь. А может быть, мне нужна связь, каким бы бессердечным ни был Лэндон.

Даже в самых смелых мечтах я не представляла, что секс может быть таким манящим. Лэндон вытащил наружу мою самую животную сторону и погладил ее, в прямом и переносном смысле.

Чем сильнее он душил, тем сильнее становился прилив моего возбуждения. Чем глубже были его толчки, тем быстрее сбивалось мое дыхание.

Мои внятные звуки эхом разносятся в воздухе, и он двигает бедрами, выходит, затем снова входит. Моя спина выгибается, когда мой рот беззвучно открывается и закрывается.

— Твое тело — храм для меня, маленькая муза. Мне нравится чувствовать твою киску, когда тебе не хватает воздуха. Она так сильно сжимает и душит мой член. Ты быстро становишься моей любимой дырочкой для траха.

Он снова выходит, только его головка остается внутри, а затем входит обратно.

— Ты ведь возьмешь все до последнего дюйма, не так ли?

Я не знаю, может быть, я слишком безумна, чтобы когда-нибудь вылечиться, но мои бедра подрагивают с каждым толчком. С каждым взглядом в его холодный, пустой взгляд я тону все глубже.

На долю секунды мне кажется, что я вижу какое-то подобие эмоций, но оно мимолетно и вскоре исчезает, как будто его никогда и не было.

Вероятно, так оно и было.

Я та, кто гонится за невозможной идеей, надеясь, даже когда меня разрывает на части этот зверь, что в его душе есть уголок, до которого я смогу дотянуться.

Меня пожирает холодный, безжалостный монстр, а я не хочу, чтобы это прекращалось.

Мои бедра дрожат, и оргазм захлестывает меня долгими волнами. Его толчки становятся животными, даже болезненными, но я наслаждаюсь каждым из них.

Лэндон выглядит как его любимые греческие статуи, когда кончает — абсолютно потрясающий Бог, но холодный и загадочный.

Я не что иное, как теплая дырочка, которую он использует для физического удовольствия.

Точно так же, как он не что иное, как член, который я использую для своего удовольствия.

Это абсолютно ничего не значит, говорю я себе, даже когда чувствую, как слезы собираются в уголках моих глаз.

Лэндон убирает руку с моего горла и вытирает влагу у меня между ног, затем подносит ее к губам, шепча:

— Ты становишься опасной зависимостью, маленькая муза.

А затем он входит в меня долгими, горячими толчками.

Я могу принять это как зависимость. В конце концов, именно так я думаю и о нем.

Смертельная, необратимая зависимость, которая может подтолкнуть меня к гибели, а может и не подтолкнуть.

Глава 20

Лэндон

Вопреки расхожему мнению, которое в первую очередь высказывают мои ненавистники и те, кто имел несчастье стать побочным ущербом для моей жаждущей хаоса души, я не зверь.

Знаю, знаю. В это трудно поверить, учитывая мои анархические сюжеты, которые могут и хотят довести до слез самых ярых поклонников Сатаны.

Мой зверь отличается от того мнения, которое сложилось обо мне у большинства людей, в том числе и у моих бывших психотерапевтов.

Это не я. Это часть меня.

Мой зверь был прикреплен к моим костям с того момента, как меня зачали мои родители. Почти уверен, что наш с Брэном зверь разделился, и мне достался более громкий. Его зверя можно легко держать на цепи. Мой же убьет меня раньше, чем я попытаюсь совершить подобное богохульство.

Это может шокировать полицию по борьбе с антисоциальными беспорядками, но на самом деле мне не нравится причинять людям боль просто так, хотя все, включая мою семью и друзей, скажут вам обратное.

Правда в том, что люди, которым я причинил боль, случайно оказались на моем пути.

Я плохо реагирую на препятствия. В тот момент, когда появляется одно из них, я придумываю сто и одно решение, как его устранить, и, поскольку мне нужна анархия, я обычно выбираю самое сложное решение, которое причинит наибольший ущерб, просто чтобы я чувствовал себя в некоторой степени состоявшимся.

Настоящим.

Живым.

Я также получаю огромное удовольствие от того, что ставлю других на колени передо мной. Это сила, вызывающая привыкание, которую мне необходимо удовлетворять так же, как и потребность в хаосе.

Мой зверь легко поддается. Достаточно предложить ему немного насилия, анархии и возможной крови, и он будет золотым, нежась, как лев, в своей пещере.

Мой зверь также весьма прагматичен. В глубине своей черной души он хочет убивать в стиле серийного убийцы, и смотреть в безжизненные глаза людей. Ему хочется владеть чужим существованием, как своим Богом.

Он обладает высокими способностями к управлению эмоциями и катастрофами, и был бы идеальным кандидатом на роль разыскиваемого убийцы-знаменитости, но никогда не был бы пойман.

Однако эта мысль так и не осуществилась и никогда не осуществится по очень простой причине. Момент удовлетворения не стоит того ущерба, который может быть нанесен на протяжении всей моей жизни при шансе в 0,01 процента, что меня поймают.

Представить себя за решеткой? Богохульство.

И все же сейчас мой зверь далек от рациональности, спокойствия и расслабленности. Я стою здесь уже… черт знает сколько времени. Час? Три? Пять? Наверное, уже близок рассвет, а я так и не смог сомкнуть глаз.

Я слепил гениальное произведение, а потом засунул его в задний ряд других статуй вместе с холстом, на котором была кровь Мии.

Девственная кровь.

Вызвать Сатану с ее помощью — заманчивая идея, но я предпочитаю нечто более дьявольское.

Что-то, что бросает вызов реальности и ставит в неловкое положение все, что я делал до сих пор.

Я прикуриваю сигарету и выдыхаю облако дыма под тени раннего утра, проникающие в окно, щели которого я заделал глиной после того, как Мия дрожала от холода несколько недель назад.

Затягиваясь сигаретой, я иду к тому месту, где Мия лежит на диване, ее маленькое тело завернуто в мою рубашку.

Только мою рубашку.

Это уже вошло в привычку. Даже когда она в платье, она надевает мою одежду, прежде