Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гражданин бессознательно прячет руки за спину, но выбора у него нет, и он забирается в фургон.
Там сидят еще пятеро. Четверо преподавателей и один литературный критик. Они даже не приветствуют нового собрата по несчастью. Они просто смотрят перед собой на поцарапанную стенку и молчат.
И он молчит. Отныне молчание – лучший способ общения. По крайней мере, пока не прикажут это молчание нарушить.
А там, куда их везут, кипит работа. Профессионалов чтения ведь очень много – с трудом справишься с таким количеством.
Большинство арестантов не допрашивают, а сразу распределяют в две категории. Некоторых – в основном рядовых библиотекарей – в камеру, кого-то – в основном профессоров и авторов публикаций – к стенке.
А к следователям ведут тех, у кого в ордере на арест стоит знак вопроса. И выяснять у них будут, насколько сильно они проникнуты духом прочитанных произведений и является ли литература в их сознании случайной гостьей или постоянной излюбленной жилицей.
– Ваши любимые произведения? – спрашивают у этих сомнительных пока лиц.
– Детские сказки, – отвечает какое-то лицо из этого списка.
– Расстрелять! – озвучивает свой молниеносный вердикт следователь. – Сказки всегда на стороне народа.
– Ваши любимые авторы?
– Тургенев.
– Расстрелять! Тургенев сокрушался о несвободе крепостного сознания.
Получается у следователей почему-то все больше «расстрелять».
– А вот вы сами очень начитанный человек, – атакует вдруг следователя допрашиваемый. – Не боитесь, что и вас расстреляют?
– Расстрелять! – говорит следователь. – Неправильные вопросы задаете.
А ведь следователь действительно боится. Потому что понимает: покамест их брат ценен своими знаниями и умением наложить на толпы арестованных нужные лекала, но что будет потом, когда все филологи будут уничтожены, а все книги переписаны?
– Расстрелять! – слышится каждому из них.
Это уже им теперь выносят приговор. За то, что отслужили свое и больше не нужны.
Убежать бы куда, пока еще живы. Но некуда: границы закрыты и внутри границ все номера наперечет.
И книги из страны вывозить нельзя. И ввозить тоже нельзя – первая вещь для конфискации.
И в интернете целые порталы перекрыты. Хочешь разобраться в десятках тысяч сортов роз – добро пожаловать в сеть. А жаждешь творчества Ремарка – нет такого, не существует.
Да и с розами иногда какая-то ерунда получается. Введешь, например, в поиске это слово. И тебе вдруг выдаются строчки:
А дальше вот что:
Ну, тебе становится интересно. Ты пытаешься найти продолжение или имя автора. И ничего.
А в это самое время:
– Ваши любимые авторы? – спрашивает следователь.
– Блок.
– Что, например?
– Да все. Вот это, скажем: о смерти, которая обязательно растопчет любовь, надежду и саму жизнь:
– Расстрелять! – говорит следователь.
А вот и Ключник в очереди у длинной стенки.
– Проходите в кабинет, – говорят ему.
Он проходит и садится на жесткий стул.
– Ваши любимые авторы?
– Маяковский.
– Зачитайте.
– Извольте, если вам так хочется:
– Расстрелять! – говорит следователь.
– Да мне не страшно, молодой человек. Посмотрите на меня: мне много лет и я достаточно пожил. Но знаете, что бы я вам лично посоветовал?
– Что?
– Я видел, вам понравились эти стихи. Так вы постарайтесь раздобыть себе где-нибудь томик этого поэта на черный день. Поверьте мне: если когда-нибудь что-нибудь не очень хорошее случится с вами, вам будет намного легче пережить свою драму вместе с Маяковским.
Следователь ничего не говорит.
Но стихи ему действительно понравились. Он даже под столом отбивал ритм пальцами по коленке.
Бог сидел в низком кресле и смотрел на гостя прямо, приветливо, показывая, что весь внимание, что весь открыт, что весь, мол, к вашим услугам.
Евгений, впрочем, никаких услуг от него не ожидал, а потому не торопился начинать разговор. Его ведь сюда позвали, пусть и разъясняют что к чему.
Молчание, однако, затягивалось.
«Кто кого? – подумал Евгений. – Я или он? Сын или отец?»
Это слово, мысленно примененное к сидящему напротив, больно кольнуло.
«А может, выпалить ему все как есть? Сказать, что довольно игры в прятки, что правда обнаружена и пора выбегать из укрытия и стучать в стенку? Нет, нельзя. Надо затаиться. Главное еще не сделано, и нельзя рисковать».
Бог молчал. Евгений тоже.
