– Замолчи! – сказал ему Роблс, повернулся к Сервантесу и посмотрел ему прямо в лицо. – Сервантес, видимо, ты закончил свою книгу и принес ее сюда мне, так как хочешь, чтобы я ее напечатал. Позволь сказать тебе, и не пойми превратно, – этого не будет. Это невозможно. Я не могу напечатать твою книгу.

Оба они уставились на него с детским непониманием.

– Так это же мы слывем забавниками… – сказал Педро.

– Я не шучу, – сказал Роблс.

– Почему бы тебе не попробовать, – сказал Педро, – и все пойдет на лад.

– Послушай, – сказал Сервантес, – Педро просто острословит. И вовсе не имеет в виду именно тебя.

– Он шут, – сказал Роблс, – но причина, почему я не буду печатать твою книгу, совсем другая.

– Между нами нет долгов… – сказал Сервантес.

– Нет.

– Ни споров, – сказал Сервантес.

– Кроме вот этого, – сказал Педро.

– Нет, – сказал Роблс.

– И недостатка в благодарности и ее выражениях…

– Если ты замолчишь, я объясню.

Педро прижал ладонь к губам, а другой закрыл рот Сервантесу.

Роблс раздраженно покачал головой на его фиглярство.

– Мои причины отчасти политические, отчасти личные. И не думайте их оспаривать.

Педро испустил стон и сказал:

– Ну как мы можем оспаривать или не оспаривать, если ты нам ничего не говоришь?

– Именно это я и пытаюсь сделать, – сказал Роблс.

– Он напечатает его одним памфлетом, и мы прочтем роман уже завтра, – сказал Педро Сервантесу. – Так ведь? – уязвил он Роблса.

– Политические? – переспросил Сервантес. – Но в книге нет ни тени ереси или крамолы.

– Я не могу ее напечатать, – сказал Роблс, повысив голос, – из-за твоих врагов!

Его друзья начали возражать, Роблс их перебил:

– У тебя слишком много врагов, – сказал он.

– Разве это моя вина?

– Разве это его вина? – сказал Педро, кивая на Сервантеса.

– Да, – сказал Роблс.

– Он сказал «да»! – Педро потряс руку Роблса. – Поздравляю! Твое первое «да» сегодня. Тебе стало полегче?

– Если это обдуманное «да», тогда мне хотелось бы услышать, как оно будет доказано, – сказал Сервантес.

В их препирательствах наступило краткое молчание. Сервантес и Педро ждали, пока Роблс справлялся с собой.

– Сервантес, – сказал Роблс, покачивая головой, – жизнь у тебя заколдованная, как я слышал. И чему сам бывал свидетелем. Из чего следует, что ты ведешь опасную жизнь. Неужели ты не понимаешь, что твои так называемые комические эпизоды сеют анархию?

– В них нет ничего кощунственного… – перебил Сервантес.

– Дай мне закончить! – оборвал его Роблс. – Послушай, ты пишешь, чтобы чаровать неимущих, ты предлагаешь беднякам карикатуру на аристократию, всех забулдыг в тавернах по всей империи ты объединяешь семенами иронии, сеешь насмешки. И то число друзей, которых ты приобретаешь среди невежественной черни, ты теряешь среди равных себе!

– Таких намерений у меня нет.

– Значит, таков твой дух.

– Не отрицаю.

– Значит, это путь, которым ты должен следовать. И это путь, по которому я идти с тобой не могу. Не мое дело вспарывать брюхо империи веселыми парадоксами. И у меня нет желания пукать в лицо нынешних светил литературы. В конце-то концов, они мой заработок. Я же печатник. Литеры, набор, краска и никаких претензий сверх моего ремесла. И ты не можешь жаловаться: если уж я вижу в твоем произведении крамольную сатиру, так чем она может представляться твоим современникам? Они считают ее пропитанной ядом. И они твои враги.

– Ты стараешься оберечь меня, – сказал Сервантес в озарении.

– Великий Боже! – Роблс ударил линейкой по столу. – Я объясняю тебе, что твои враги, если я напечатаю твою книгу, уничтожат меня и мое дело! Забавные памфлеты забываются на следующий же день. Но целая книга! И кто покроет расходы?

– Попердеть на литераторов – не такая уж плохая штука! – сказал Педро.

– Попробуй заработать таким способом на прожитье, – сухо сказал Роблс.

– Странный это мир, – сказал Сервантес, – если ему так уж необходимо уничтожить комедию.

– Ты его удручил, – сказал Педро Роблсу. Роблс отнюдь не остыл к своей теме.

– И часа не прошло, как один из твоих врагов пытался подкупить меня, чтобы я НЕ печатал твою книгу.

– А кто? – спросил Педро невинно.

– Если я тебе отвечу, – сказал Роблс свирепо, – ты дашь отступного убийце, которого он наймет?

– Неужели плохо, что мое произведение, – сказал Сервантес, – служит тому, чтобы просвещать?

– Наш мир, – сказал Роблс, – меньше всего ответ на такой вопрос.

Наступила пауза.

– Дай себя подкупить, а мы напечатаем книгу и скажем, что напечатали ее где-то еще, – сказал Педро. – Ты будешь богаче, останешься в стороне, а у нас будет книга.

– Тебе требуется хирург, – сказал Роблс, – как потребуется и мне, если я приму твой совет, а указанный человек узнает, что я его надул.

Педро внезапно рассердился.

– Ну-ну. Он завершил книгу, ты печатник, и только потому, что какой-то золотушный писака не способен видеть дальше собственного пера и хочет ополитичить свои честолюбивые помыслы, а сердце у тебя не храбрее мышиного, мы не можем сдвинуться с места. Тебе-то всего-то и надо, что…

– Педро… – сказал Сервантес.

– …свести под один переплет все эпизоды, которые ты уже печатал, ну и еще несколько! Так что в этом плане такого…

– Педро, перестань беситься! – сказал Сервантес.

Педро поперхнулся, заморгал и посмотрел на него.

– Он срывает самое многообещающее мое деловое начинание, – сказал он.

– Малые корабли идут ко дну в большие бури, – сказал Роблс.

– Ты ставишь нас в трудное положение, – сказал Сервантес Роблсу.

– Я? – сказал Роблс. – Да любой печатник скажет тебе то же самое. Все дело в том, что именно ты пишешь. Неужели так трудно понять?

– Ну, в прошлый раз, когда у нас был тяжкий спор, – сказал Педро, – решение как будто почерпнулось из бутылки, которую ты тут прячешь…

Напряжение Роблса вырвалось наружу.

– Сейчас нет повода праздновать, и я не намерен потчевать глупые заблуждения ветерана и шута-меняльщика.

Боль обиды, причиненной этими словами, можно было почувствовать на ощупь.

– Все последние дни, – уныло сказал Педро Сервантесу, – куда бы я ни пошел и с кем бы ни заговорил, ничего, кроме злобности, я не нахожу. – Он повернулся к Роблсу: – Прежде чем мы уйдем, дозволь мне выразить надежду, что у тебя выпадут все волосы, что ты за один день ослепнешь (Сервантес начал тащить его вон из печатни), что твоя жена будет спать с медведем, а мы напечатаем нашу книгу где-нибудь еще, и она будет иметь такой успех, что мы получим полное признание, а тебя стыд заест, а этот золотушный враг-писака в полном унижении будет сразу всеми забыт.