Можно, конечно, посоветоваться с Хосе. Или даже с Арриньо. Но я внезапно увидела куда более надежный вариант в лице сеньоры Вальдес.

Конечно, сеньора Вальдес! Заботливая мамочка желает сыночку только самого лучшего и помнит, от кого родила его на самом деле. Можно быть уверенной: она не допустит, чтобы простонародные гены закрепились в крови ее внуков.

Доверительный разговор с сеньорой потребовал от меня всех моих актерских талантов. Сначала я сумела убедить ее ненадолго покинуть гостей. Затем – выслушать меня в доме и при закрытых дверях. Она привела меня в маленькую гостиную, я нефигурально кинулась ей в ноги и, заливаясь слезами – до сих пор не понимаю, как я сумела нешуточно разрыдаться, при том, что выжать из меня слезинку было проблемой уже в детстве, – наябедничала на Энрике. Я так распиналась о своем глубоком почтении к семье Вальдес, так горячо рассказывала, что слишком дорожу хорошими отношениями с сеньорой, чуть сама в это не поверила. Я даже выкрикнула, что лучше умру, чем опозорю семью, согласившись на неравный брак. Я умоляла сеньору о прощении и о том, чтобы она повлияла на сына. Нам с ним нельзя даже видеться. Ясно ведь, что каждая новая встреча только укрепляет Энрике в его решимости. А я, дескать, опасаюсь, что не смогу объяснить ему, как дурно все происходящее, поэтому и обращаюсь к его матери. Кто еще сумеет это сделать тактично и с любовью?

Сеньора меня выслушала.

Очень холодно пообещала принять меры.

– А теперь тебе лучше покинуть мой дом, – сказала она.

Я доиграла до конца. Я пришла в гараж с мокрыми щеками и покрасневшим носом, села в машину, якобы не видя сочувствующие взгляды персонала, выехала на дорогу так неровно, что казалось – еще чуть-чуть, и врежусь в стойку ворот.

На ближайшем перекрестке я торопливо протерла лицо гигиеническими салфетками для рук, высморкалась, позвонила Весте и поехала к ней пить кофе.

* * *

Примерно до вторника я боялась вздохнуть и даже от дома до парковки передвигалась с осторожностью. Все ждала какого-то демарша со стороны Энрике. Потом немного расслабилась.

В четверг Амелия сказала, что его отправили в поместье. Надо полагать, подумала я, чтобы на свежем воздухе подумал над своим поведением и долгом по отношению к семье. Мое настроение резко подпрыгнуло вверх, мир заиграл яркими красками, и даже воздух, ощутимо наполнявшийся летней пылью, показался чище.

Я старательно записала и выступление Кардинала – по-моему, самое вменяемое за всю его карьеру, – и последующие дебаты. Пригодится нашим аналитикам. Потом три часа еще болтала с Амелией, которая вне условностей оказалась замечательной девчонкой. Впрочем, кто бы сомневался, она мне сразу глянулась.

Мой котик Тито оказался истинным сокровищем. После лечения он повеселел, один-единственный раз порвал обивку на диванчике, я его отругала. Всегда считала кошек не самыми умными животными в мире, но Тито как будто понял. Мебель больше не портил, по крайней мере. Впрочем, я натащила ему игрушек и когтеточек. Встречал меня весело, выбегая к двери бочком-бочком, выгнув хвост и спину, мурчал и лез на ручки. Ветеринар запретил выпускать его на улицу, и я думала, что с этим будут проблемы – котик успел привыкнуть к вольной жизни. Однако после взбучки, полученной им от Энрике, он наотрез отказался выходить из квартиры иначе, чем у меня за пазухой. Мне удалось уговорить его на специальную корзиночку, но стоило выпустить ее из рук, как котенок начинал вопить, что его покинули-бросили-совсем-одного-одинешенька. Мы еще дважды побывали в клубе, прошли тесты на наследственные заболевания и на психику. Его заводчица, разом научившаяся вежливости, звонила каждый день. От количества ее инструкций у меня голова пухла, и я с некоторым злорадством думала, что не дождется она потомства от этого котика, уедет Тито вместе со мной в дальнюю даль и будет улучшать качество земного поголовья. Разумеется, в те дни, когда будет свободен от обязанностей княжеского кота.

В следующий понедельник выдался удачный случай, чтобы выполнить поручение Арриньо. Веста привезла меня на место и через час забрала. Честное слово, никогда я не работала еще так чисто. В сущности, задача оказалась примитивной. Зайти в дом, вскрыть сейф, вынуть документы, на их место положить «куклу» – чтобы владелец не сразу обнаружил пропажу, он ведь не перечитывал их каждый день, – раскидать жучки. И выйти. Все сложности – со входом и выходом, поскольку сигнализация здесь была хорошая, а вот из домашнего персонала – только садовник, который в сиесту лег вздремнуть. Проблема сигнализации решилась при помощи «зажигалки», которую я забрала у Родригеса, так что на задание я сходила почти как на увеселительную прогулку. Документы передала Хосе, решив, что он сам разберется с Арриньо.

До конца недели я не ходила, а порхала. Мне удавалось буквально все, причем с меньшими затратами сил и времени. А в пятницу меня пригласил Хосе.

– Мне нечем обрадовать вас, Долорес.

– Понятно, эвакуация опять откладывается.

– Да.

– На какой срок?

Хосе только покачал головой:

– Для вас – надолго. На следующей неделе прибывает курьер, он привезет новые инструкции для вас. Вас задерживают еще на одну миссию.

Что-то оборвалось внутри. Навалилась усталость, меня охватили обреченность и сознание полной бессмысленности всего, что я делаю. Я сказала Весте, что в субботу хочу взять выходной, сил нет работать, надо отоспаться.

Я проснулась около девяти утра, сбегала в лавку за кошачьим кормом. А по возвращении меня ожидала очередная неприятность.

Проклятье! Я заметила Энрике в последний момент, практически врезавшись ему в грудь. Ну все. Работать мне определенно больше нельзя. Но поди докажи это Энстону.

– Доброе утро, Долорес.

Он загорел, чуть похудел, коротко постригся. Казалось, что за эти две недели он возмужал. Вон, уже и осанка другая, и взгляд не детский.

– Можешь уделить мне немного времени?

– Энрике, не вижу смысла.

– Многое изменилось, – загадочно ответил он.

– Хорошо. Подожди здесь, я выйду через десять минут.

Он кивнул и не спеша направился к скамейке, на которой после обеда любила сидеть домовладелица. Я закинула домой покупки, покормила кота – он после лечения таким прожорой стал! Правда, и вес набирал как положено, за две недели в два раза больше стал, – и вышла.

Я молча шла в сторону сквера, Энрике шагал рядом со мной.

– Вчера у меня был разговор с родителями. Очень трудный разговор. Но моя семья – не какие-то тираны и деспоты. Они услышали мои аргументы. Я получил родительское благословение на наш с тобой брак. Если ты беспокоилась, что семья тебя не примет…

– Энрике, я уже сказала: неравный брак – это не то, о чем я мечтаю.

– Я все продумал. Я понимаю, что наш с тобой союз потребует больших усилий, надо и общество подготовить, и тебе предстоит многому научиться. Но я готов трудиться вместе с тобой. Я понимаю, что в связи с браком на меня ляжет огромная ответственность, и она тем больше, что ты не моего круга. Именно мне предстоит сглаживать многочисленные неловкости и шероховатости. Тебе решительно нечего опасаться. Мы обвенчаемся, когда я получу степень доктора философии. Это будет в июне. Потом мы можем сразу уехать в поместье, чтобы не принимать на себя волну общественного резонанса. Было бы очень хорошо, если бы ты быстро понесла, потому что младенец – не только знак свыше, что Господь благословил наш брак, но и отличный повод два или три года не выходить в свет.