– У Фирсова полно таких штучек. Как он умудрился зарезервировать в прошлом место для перебросов – его трудности. Но он говорил, что в ФСБ синхронизатором так и не воспользовались, кишка у них оказалась тонка. А Сопротивление дальше восемнадцатого года не проникало.

– Тихон, получается, первопроходец.

– Он, и еще Кришна.

– Бабу его так звали, – пояснил Колян. – От того и наколку сделал. В молодости, конечно. А ты думал, у нас тут кто-то верует?

Лиманский вздохнул и с неприязнью отвернулся от Куцапова.

– А в девяносто восьмом – где вы там их искать собираетесь?

– Там, где они будут, – Петрович позвенел связкой из трех ключей. – Фирсов дал им адрес служебной квартиры, которая с пятнадцатого по двадцать пятое июля была свободна.

– И он это помнит?!

– Наш Иван Иванович – человек не простой, – гордо заявил Колян.

– Ну что ж, если мы знаем, где и когда, зачем терять время?

Я открыл дыру, и мы ушли от дождика и от Пузыря с его заветной бутылкой. Сосна за окном посвежела и обзавелась небольшим муравейником.

В тысяча девятьсот девяносто восьмом вахту нес молодой парень, почти юноша, с полными губами и томным взглядом налима. Он дремал в низком шезлонге, но как только мы появились, тут же вскочил и нервно задвигался. Четверо незнакомцев, вываливших из пустой будки, могли повергнуть в шок кого угодно.

– Все в порядке? – Спросил Куцапов, привычно забирая инициативу в свои руки.

– Так точно.

– Какой сейчас курс доллара? – Неожиданно поинтересовался Лиманский.

– Сорок девять, – доложил часовой.

– Что «сорок девять»?

– Копеек, – ответил он, удивленно вращая глазами-блюдцами.

– Не может быть! Миша, ты слышал? Николай! – Лиманский чуть не пустился в пляс. – Сорок девять копеек! Копеек! – Выкрикнул он в светлое небо.

– Ты чего, Петрович? – Осадил его Куцапов. – Забыл, где мы? Ну, сорок девять, и хрен с ними. Когда это было? А в двадцать шестом твоими долларами задницу подтирают. До нас кто-нибудь проходил? – Спросил он у дежурного.

– Нет, вы первые, – торжественно объявил тот.

– Отлично! Все-таки мы его обставили.

– Ой, забыл! – Спохватился часовой. – Вам же пакет, – он сбегал в свой домик и вручил Куцапову обычный белый конверт.

Разорвав его, Колян выудил красочную открытку с видом Кремля.

– «Не ищите, встречи не будет. Вернусь сам, когда сочту нужным. В город не суйтесь, но если сильно неймется, то поаккуратней. Левый «стоп» у Савельева не работает. Вечно ваш, Тихон», – прочитал Куцапов вслух. – Вот, гнида! Кто такой Савельев?

– Я, – робко отозвался юноша.

– Когда он здесь был?

– Кто? Не было никого.

– А письмо откуда?

– Кажется от… не помню, – растерялся часовой.

– Ну, работнички! Какое сегодня число?

– Пятнадцатое.

– Июля?

– Так точно.

Куцапов одарил меня поощряющим взглядом и направился к синему «Вольво» под брезентовым тентом.

– Николай, постой! – Крикнул Лиманский. – Мы его не достанем. Неужели ты не видишь, что он с нами играет?

– Я ему поиграю!

– В лучшем случае он просто издевается. В худшем – заманивает в ловушку. Зная твой темперамент, легко догадаться, куда ты поедешь.

– И поеду, – подтвердил Колян. – Чего мне бояться, засады? Да я его соплей перешибу!

– Он это знает, – сказал Петрович. – И если зовет, значит может твоей сопле что-то противопоставить.

– По части мозгов, профессор, ты у нас номер один. Но когда нужно действовать, позволь решать мне. Савельев! Ключи! Продолжай бдить, – распорядился Колян. – И не кури возле домиков, сгорят когда-нибудь. Встретишь Ивана Ивановича – передавай привет.

– Ивана Ивановича? Я такого не знаю.

– Тогда не передавай, – решил Куцапов.

Клеверное поле мы объехали по длинной дуге: на границе леса была укатана колея с непересыхающими лужами и полоской пыльной травы посередине. Качка в «Вольво» почти не ощущалась, салон был большим и прохладным, и от плавных нырков машины меня потянуло в сон.

Выбравшись на асфальтовую дорогу, Куцапов опустил стекла и включил магнитофон. Водянистый тенорок запел что-то такое про эскадрон и про коня, которого непременно нужно было пристрелить.

– Петрович! А?! – Колян сделал звук тише и нажал на перемотку. – Девяносто восьмой, Петрович! Эх, времечко! Мне сейчас двадцать пять, а тебе?

– Семнадцать, – ответил Лиманский, неохотно отрываясь от своих мыслей.

– У, какой ты молодой. А тебе, Мама?

Тот отмахнулся, продолжая пялиться в окно.

– Двадцать два, – сказал я, не дожидаясь вопроса.

– В ваше время все песни были такие идиотские?

– Всякие были песни. Сам вспоминай, мы же с тобой почти ровесники.

Куцапов перевернул кассету, и динамики заныли про путану, которую почему-то сравнивали то с бабочкой, то с рыбой. Настроение сразу упало, и дальше мы ехали молча.

Навстречу попались две машины: рефрижератор и старая модель «Жигулей». Я успел разглядеть девушку на заднем сидении – блондинка в цветастом сарафане томно подносила к губам длинную сигарету. Зверски захотелось курить. Я порылся в карманах и, найдя несколько старых рублей, попросил Куцапова остановиться у какого-нибудь придорожного магазинчика.

– Нельзя, – сказал Лиманский. – С местными никаких контактов. Скоро приедем на явку, там все есть.

Я представил, как Тихон мечется по чужому городу – без денег, документов, без единого знакомого, и понял, что его шансы невелики. Служебная квартира освободится только сегодня, и здесь его фокусы не сработают. Попробует снова нас опередить – нарвется на спецуру из ФСБ, и тогда я ему не завидую.

Воздух постепенно пропитался гарью и приобрел сизый оттенок.

– Вот она, цивилизация, – буркнул Колян, закрывая окна.

Мы приближались к Москве. Куцапов выключил магнитофон, но облегчения тишина не принесла. Каждый нервничал по-своему, однако основной груз лег на меня, ведь это мне требовалось определить, отличается ли нынешний мир от эталонного – того, который я запомнил двадцатидвухлетним парнем. Наши дальнейшие действия зависели от моего вердикта: узнаю свой девяносто восьмой – остановим Тихона, и тогда появится надежда, что все беды, начиная с Балтийского кризиса, будут похоронены в побочной ветви развития – вероятной, но не реализованной. А если не узнаю… Если выяснится, что и здесь уже все по-другому… нет, такой вариант я рассматривать не желал.