под власть другого Левиафана; но пока условия “общественного договора” выполняются одной стороной, они обязательны для другой стороны. Наконец, каждое Государство воплощается в персоне Правителя - выборного, но абсолютного монарха, ограниченного лишь своими профессиональными качествами.

Такова первая “рыночная” теория власти, претендующая на звание естественной науки. Это большой шаг вперед, по сравнению с учением Макиавелли, который видел в политике только войну всех против всех без правого и виноватого. Но естествоиспытатели 17 века не признали Гоббса ровней себе. Во-первых, он не сумел облечь свою качественную теорию в строгие математические формулировки; а во-вторых, модель человека у Гоббса оказалась слишком сложной. То ли дело – кинематика точек и твердых тел, созданная Ньютоном!

Не согласны с Гоббсом и политики. Одни истово веруют в божественную сущность монаршей власти; другие столь же свято уверены, что Мир создан Богом на благо людей. Те и другие равно чужды “рыночной” идее Гоббса: они не в силах отречься от единственного привычного им Левиафана в пользу какой-либо новинки, и потому не признают такого права за своими согражданами. Сколько еще революций и смут понадобится европейцам для того, чтобы идеи Гоббса сделались общим местом, а общественная наука перешла к строгому моделированию возможных левиафанов (которые все-таки устроены проще, чем создающие их люди) ?

Российский опыт показал: одного Смутного времени недостаточно, чтобы вразумить расколовшееся общество. Через сто лет после начала Опричнины русская смута не утихла, но приняла новую форму церковного раскола то есть, Реформации, которая в Западной Европе уже закончилась. Интересная деталь: от царя Ивана до патриарха Никона (и дальше) виднейшие российские революционеры оказываются на посту правителей страны! Напротив – низы общества играют в России роль консерваторов-неудачников.

Сперва Иван Грозный сокрушил новорожденное земство и заложил основу крепостного права. Потом Борис Годунов обособил русскую церковь от мирового православия, поставив во главе ее послушного царю патриарха. Затем первый Самозванец показал русскому обществу, что царская власть наследуется “не божьим соизволением, а многомятежным человечьим хотением”. Правда, призыв Самозванца уравнять в правах все ветви христианства стоил царю-вольнодумцу жизни. Но полвека спустя патриарх Никон начал потрошить российского Левиафана так же уверенно и безжалостно, как это делали английские сектанты или Лютер в Германии. И царь Алексей пять лет терпел самоуправство “русского Лютера”! Только в 1667 году мятежного патрарха осудили и сослали в дальний Ферапонтов монастырь. На смену ему во главе правительства встал Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, во многом напоминающий Кольбера.

Однако российскому обществу в эти годы нужен не столько “второй Кольбер”, сколько “русский Ришелье” - вроде государя-патриарха Филарета Романова, который успел залечить многие раны Смутного времени. Ордин-Нащокин не годится на эту роль: царь Алексей уволит его в отставку (то есть, в монастырь) в 1671 году - в разгар новой гражданской войны, зажженной Степаном Разиным.

Казачий вопрос – бесспорно, самый острый для русских политиков 17 века. Произошло небывалое: рядом со старой Московской Русью выросла новая Казацкая Русь. Ее создал новый народ, живущий в стиле военной демократии и не желающий терпеть над собою власть московских бояр и дьяков. К счастью, казаки не отличаются от “москалей” ни языком, ни религией, а только обычаями. Поэтому самой удобной формой сосуществования двух братьев-этносов кажется мирный апартеид городского Московского царства и кочевой Казачьей республики. Пусть казаки образуют широкую автономную прослойку между Русью и всеми ее иноверными соседями на юге, западе и востоке! Эту конструкцию начал еще Ермак в Зауралье; ее продолжил Богдан Хмельницкий в Приднепровье; Ерофей Хабаров продолжит ее в Приамурье; наконец, Степан Разин намерен завершить это дело в Поволжье и Прикавказье. Почему бы московскому царю не примириться сейчас с этой реальностью – а позднее постепенно цивилизовать казаков, вовлекая их в знакомый, хотя не симпатичный им земледельческий и городской образ жизни? Примерно таков план Ордина-Нащокина.

Увы – он неосуществим в условиях социального кризиса Московской Руси. Чтобы примирить казаков с царем, надо отменить крепостное право – или хотя бы разрешить всем русским “пассионариям” покидать спокойную деревенскую неволю ради дикой степной воли. Но если этот путь откроется для всех самоуверенных незнатных россиян - кто захочет служить в регулярной рати под началом московских воевод ? Кто из вольных пахарей станет бесплатно кормить бойца-дворянина ? А без дворянского войска – какие силы останутся в распоряжении московского царя?

Все эти проблемы не имеют разумного логического решения; жизнь диктует их быстрое силовое решение. Если московский царь не может опереться на казаков и на земледельческое большинство своего расколовшегося народа значит, он должен опереться на вооруженное меньшинство россиян (то есть на дворян) и возглавить их диктатуру над всем обществом до тех пор, пока к этой работе не подключатся новые “разночинцы” из числа горожан. Такова будет политика последнего и самого удачливого революционера на московском троне – Петра I, который родится в 1672 году - через год после отставки Ордина-Нащокинв и гибели Степана Разина.

Вопреки расхожему мнению, царь Петр не был гением и не отличался прозорливостью. Но, как большинство революционеров, он был любознательный и неутомимый труженик, быстрый в решениях и торопливый в проведении давно назревших реформ любыми подручными средствами. Так, еще в 1659 году казачья конница в союзе с татарами разгромила у Конотопа московскую дворянскую конницу – а через 10 лет Разин одолевал стрелецкие войска в каждом бою. Только новые русские полки “иноземного строя” (вооруженные и обученные на европейский лад) разбили Разина у Симбирска. Царь Петр сделал очевидный вывод: надо ВСЮ регулярную армию вооружить и обучать “по-западному”, сохранив казачью конницу для вспомогательных действий в степях.

Далее, сын А.Л.Ордина-Нащокина самовольно сбежал в Польшу, чтобы научиться уму-разуму у просвещенных европейцев. Позднее он вернулся на Русь - и был прощен не только отцом, но и царем Алексеем. Царь Петр опять сделал очевидный вывод: надо посылать на запад СОТНИ россиян (и не только дворян!), чтобы освоить ВСЕ полезные новинки Научно-Технической Цивилизации. В итоге многочисленные “птенцы гнезда Петрова” сделались ядром нового российского этноса – вроде москвичей 14-15 веков или казаков 16-17 веков.

“Военная демократия” гвардейских офицеров и солдат процветала в России до 1825 года. Только подавив самодеятельность декабристов, царь Николай I ощутил нужду в составлении свода законов Российской империи (адресованного ВСЕМ подданым) и в подготовке законного пути освобождения крестьян. Кстати, в это же царствование впервые заявила о себе российская ученая дружина мирового класса: математик Николай Лобачевский и химик Николай Зинин, историк Тимофей Грановский и востоковед Иакинф Бичурин. Подобные герои бывали и прежде (вспомним Татищева и Ломоносова) -