Еще полчаса ушло у официантки на то, чтобы принести мой джин-тоник. Что ж, по крайней мере она запомнила про низкий стакан. Девица поставила его рядом со мной, сняла с подноса бутылку тоника. Я дал ей банкноту в тысячу и монету в пятьсот песет, она сунула деньги в сумочку на поясе и так же молча удалилась. Про пол-лимона, которые я просил выдавить в стакан, она конечно же забыла. Я не стал ее возвращать. Но прежде чем пить, все же недоверчиво принюхался. Кажется, джин был паленым, к тому же не из лучших. Я сделал глоток. Жидкость, которую мне подали, легко могла соперничать со знаменитым скипидаром из Мозамбика. Я поставил стакан на место.

В половине третьего ночи грохочущая музыка оборвалась, и в баре стало чуть поспокойнее. Я подумал, что скорее всего время, после которого нельзя громко шуметь, установлено администрацией района. Народ начал расходиться — кто-то на улицу, кто-то переместился в танцевальный зал, или как там это у них теперь называется. За стойкой осталась лишь одна парочка, которая страстно целовалась, не обращая ни на кого внимания. Человек в берете собрал бокалы и бутылки из-под пива и присел на табурет, плеснув себе виски. Я взял свой стакан и бутылочку тоника и устроился на табурете неподалеку от бармена. Тот, скользнув по мне безучастным взглядом, продолжал пить.

— Ты Норберто? — спросил я, и он снова поднял на меня глаза. — Я бы хотел поговорить с тобой.

— В чем дело?

Вблизи каждая из морщин на бледном небритом лице явственно выдавала его возраст.

— Меня интересует информация о Лидии Риполь, ты знаешь, о ком я… Об убитой журналистке. Она ведь частенько бывала здесь, так?

Я смотрел, как он подносит стакан ко рту и делает глоток, возможно обдумывая, что мне ответить и вообще стоит ли это делать. Целующаяся парочка поднялась со своего места, парень попросил счет, назвав бармена Норберто. На вид ему было лет девятнадцать, но он носил бороду, чтобы казаться старше.

Норберто крикнул официантке:

— Кристина, рассчитай Хосе Луиса! — Потом снова повернулся ко мне: — Я не люблю полицейских, знаете ли.

— Я не полицейский, Норберто. Мне просто нужна информация, и я готов за нее заплатить. Неплохо заплатить, между прочим.

Он снова уткнулся в свой стакан, а я принялся наблюдать, как девушка, которую он назвал Кристиной, получала с клиента деньги. Похоже, все трое состояли в приятельских отношениях, однако парень без звука дал официантке три банкноты по тысяче песет. Та обернулась к Норберто:

— Слушай, уже половина третьего, мне давно пора было уйти.

— Еще чего! А кто будет собирать посуду. У нас что, каждый день теперь будет повторяться одно и то же?!

Девушка было открыла рот, чтобы ответить, но передумала и, повернувшись к стойке спиной, начала бродить по залу, собирая бокалы и пивные бутылки. Норберто вновь погрузился в свои мысли. Я решил подождать, что же произойдет дальше, достал пачку «Дукадос» и закурил. Мне вдруг стало интересно: этот Норберто ведет какую-то игру или у него просто такой характер. Я не мог этого понять, а потому не стал ничего предпринимать, а решил просто молчать и плыть по течению.

Так прошло довольно много времени. Норберто потягивал свой виски, делая маленькие глоточки, а я неспешно дымил. Оба спокойные. Но внезапно Норберто слез со своего табурета и направился к двери с надписью WC. Я видел, как он вошел, не закрыв за собой дверь.

Я все еще не знал, как мне следует вести себя дальше. Но все же предпочел положиться на интуицию и последовать за Норберто. Толкнув створку с надписью WC, я попал в небольшое помещение, где было еще две двери — одна в дамскую комнату, другая предназначалась для мужчин. Женский туалет был приоткрыт, я вошел внутрь.

Норберто сидел на крышке унитаза и втягивал носом кокаиновую дорожку толщиной с палец. Я закрыл за собой дверь и застыл в ожидании. Бармен продолжал заниматься своим делом, не выказывая ни малейшего волнения.

Закончив, он аккуратно собрал остатки белой пудры и втер ее в десны.

— Хочешь попробовать? Это лучший порошок во всем Мадриде.

— Мне не нужны наркотики, мне нужна информация. Ты ведь был знаком с Лидией Риполь, так?

— Это дело поганое, слышишь? Все, что связано с этой журналисткой, — сплошное дерьмо. Сколько же ты намерен заплатить за то, что я могу тебе рассказать?

— Все зависит от того, что ты можешь рассказать, Норберто.

— Нет уж, приятель, сначала покажи деньги, я хочу видеть наличность. Сюда приходило великое множество газетных писак, но они ничего не добились. Я их всех отправил восвояси, пусть катятся, вонючие крысы. Если ты желаешь, чтобы я открыл рот, тебе придется хорошенько раскошелится. Идет?

Я достал бумажник и извлек оттуда четыре банкноты по тысяче песет:

— Я не из газеты, Норберто. Тебе этого хватит? Так что же ты такое знаешь о Лидии?

— Все то, что пишут в газетах, — это чушь полная, понимаешь? Двадцать лет назад я сам был журналистом, печатался в лучших журналах… а теперь там полный бардак. — Он пожал плечами. — Нет больше хороших репортеров, были и вышли все. Нынешние — зеленые юнцы, которые ничего не соображают. А ты ведь не похож на газетчика, парень. Ты кто вообще?

— Тебе не обязательно это знать, Норберто, так ведь? Предположим, я Папа Ноэль. А ты ведь на самом деле не хозяин этого заведения, так?

Бармен впервые улыбнулся, и я отметил практически полное отсутствие зубов у него во рту.

— Хозяин? — Он сделал пренебрежительный жест рукой. — Да я раб хозяина, а ведь все эти люди приходят сюда только благодаря мне, понимаешь? Этот сукин сын платит мне жалкие гроши, сволочь проклятая. Я вкалываю в этом болоте с восьми часов вечера до семи утра как минимум.

«И поишь людей всякой гадостью», — подумал я. Но вслух, естественно, ничего подобного не сказал, а лишь положил деньги на бачок унитаза. Норберто посмотрел на них алчным взглядом.

— Ты знаешь о Лидии что-то, что не было написано в газетах?

— Я уже сказал, что в газетах печатают только чушь. Нынешние журналисты — все как один болваны, говорю тебе. Они выставили ее… не знаю, ну прямо Матерью Терезой какой-то.

— Она употребляла кокаин?

— А ты как думаешь?! Я сам ее снабжал. Она приходила сюда за дозой, принимала ее вот на этом самом месте. Когда девчонка ловила кайф, она совсем дурела, а потом…

Он вдруг замолк и опять впился взглядом в банкноты, лежащие на белом фаянсе.

— Эта информация не стоит четыре куска, Норберто.

— А почему бы тебе тоже не купить у меня хотя бы грамм, приятель? Чистейший колумбийский порошок, тончайший помол — просто пудра. — Он протянул руку к деньгам. — Я приглашаю тебя на волшебную дорожку, друг.

— Прекрати, Норберто. Пока ты мне не сказал ничего полезного.

Его рука зависла на полдороге, он явно задумался, поглаживая свою бородку.