Я позвонил Франческе; мне хотелось узнать, сможет ли она пойти за продуктами вместе со мной, ведь рынок находился сразу за книжным магазином, и я надеялся, что она сумеет выкроить полчаса. Я позвонил ей, потому что все, что мы делаем вместе, становится для меня приятнее в сто раз. Франческа, по-моему, это женщина, с которой любой мужчина с радостью пройдется по торговым рядам.

— Привет, Франческа, ты не сходишь со мной на рынок?

— Когда?

— Месяца через два… А ты как думаешь?

— Я сейчас не могу, ты же знаешь, у нас по утрам завал на работе. Лучше скажи, ты сегодня вечером свободен? Я хочу пригласить тебя на ужин.

— Да, свободен, но только после девяти. Если хочешь, можем встретиться прямо в ресторане. Ты куда меня поведешь?

— В «Кашинетто».

— Ничего себе, романтический ужин, столик с видом на огни вечернего города… Ты в меня влюбилась, хочешь меня закадрить и заманить в свои сети? А ты наденешь платье, которое я тебе подарил?

— Не могу, у меня нет подходящих туфель.

— А ты приходи босиком и подожди меня. Я тебе их принесу.

Она знает, что я просто балдею, когда покупаю женские туфли. Сколько же я их раздарил… я, наверное, чаще покупал женские туфли, чем мужские ботинки. Если бы я был женщиной, мой дом был бы завален обувью. Мне нравится ходить по магазину и выбирать женские туфли, я люблю помогать своей подруге примерять туфли, любуюсь ими, глядя, как они сидят на женской ноге. Франческа это знала и, я уверен, сказала мне об этом нарочно.

— Кстати, Франческа, я сегодня утром выбросил наши зубные щетки — ты не купишь новые?

— Но ты же идешь на рынок — разве тебе не проще их купить?

— Если я буду знать, что это ты купила щетки, то два раза в день буду обязательно думать о тебе. Ну хорошо, я сам их куплю. Тогда встречаемся в половине десятого в «Кашинетто». Пока, пока.

— Пока.

Не идти мне сегодня на рынок с Франческой.

Подумать только, ведь когда-то лишь одна мысль о том, что в моем доме будет находиться чужая зубная щетка, если не считать Федерико, приводила меня в ужас.

Франческа помимо зубной щетки оставляет у меня дома фен, бюстгальтеры, трусики и колготки. Кроме этого еще кое-что из одежды, чтобы было что надеть утром, если вечером она остается у меня.

Я заглянул в обувной магазин выбрать для нее пару туфель.

Когда я пришел в ресторан, она уже ждала меня там, босая и потрясающе красивая. Она намеренно оделась так, как мне нравится. Подаренное мной платье оставляло открытыми ее плечи, волосы она подобрала вверх и надела серьги. У нее было много красивых сережек, которые она покупала у местных ювелиров-ремесленников во время наших поездок по разным странам. Туфли ей очень понравились. Мы ужинали с вином. Мне очень нравится сидеть за столом с бокалом красного вина в руке. Движения Франчески были замедленны, она подносила бокал к губам, блистая белоснежной улыбкой.

— Черт, я же забыл о щетках!

В конце ужина, перед кофе, она попросила меня встать из-за стола, мы подняли бокалы и, взявшись за руки, вышли на площадку перед рестораном, где я оставил машину. Я открыл дверцу машины и включил песню Виничио Капоссела «С розой».

Мы начали танцевать среди припаркованных машин. Я, как обычно, склонился к шее Франчески; я целовал ее шею, целовал плечи, нежно покусывал уши. Одним словом, я, как часовой, отправился в свой привычный ласковый обход. Признаюсь, несколько раз я даже погладил ее ниже спины. Потом мы поили друг друга вином изо рта в рот, а затем Франческа шепотом, едва касаясь губами моего уха, спросила, люблю ли я ее, добавив, что мой ответ ей и так уже известен. Я сказал, что не люблю, и она парировала: «Я тоже нет».

Мы улыбнулись, и она прошептала мне на ухо: «Ты будешь самым сексуальным в мире папой… я беременна».

О своей реакции я уже писал. Я опустился на сиденье в машине, потому что ноги мне отказали. А из динамика продолжали раздаваться слова песни: «Так принеси мне, принеси самый прекрасный цветок, он сохранится дольше, чем твоя любовь к себе…»

Когда мы возвращались домой, она сидела рядом со мной, но я не проронил ни слова. И вдруг по моим щекам тихо скатились слезы счастья.

Мы специально заехали в дежурную аптеку, чтобы купить зубные щетки.

Однажды вечером я и Франческа дали друг другу обещание. Возможно, уникальное в своем роде: мы оба дали слово хранить и защищать нашу любовь. Каждый из нас обещал оберегать наше счастье. Прежде чем спросить Франческу: «Ты счастлива?», я должен был спросить себя: «Я счастлив?» Так же и она должна была поступить. И если что-то в наших отношениях начинало нас настораживать, мы должны были сразу же обсудить возникшие проблемы. Это было грандиозное обещание. Оно требовало от нас полного взаимного доверия, потому что никто, кроме нас, не мог дать более честного ответа.

«Я счастлив? Да, я счастлив».

Над городом пошел дождь. Из окон вестибюля хорошо виден весь парк. Повсюду брызги, ветер, гром и молнии. Меня стало знобить, захотелось натянуть на себя голубой свитер. Кстати, он был бы мне к лицу, потому что я уже успел немного загореть. Несмотря на то что еще шел май, я уже успел погреться под солнцем, к тому же недавно мы целую неделю провели на море. Из экономии мы поехали на море до начала сезона. К тому же скоро нам будет не до поездок.

Дождь льет как из ведра, и под напором ветра дерево напротив меня раскачивает ветками, как впавшая в исступление танцовщица. Моя мать рассказывала мне, что в час моего рождения была сильная гроза. Совсем как сейчас. Больше всего в рассказе мамы меня восхищала история о том, что из-за грозы, как раз в тот момент, когда я стал выбираться на белый свет, а акушерке оставалось только еще несколько раз сказать моей матери «тужься», в больнице отключили свет, и врачу с помощниками пришлось светить на мою головку электрическим фонариком. Так, в темной палате, в лучах электрического фонарика, похожего больше на ручной театральный фонарь, я впервые вышел на театральные подмостки. На сцене начинался самый прекрасный спектакль под названием «Жизнь».

«Дамы и господа… занавес поднимается».

Дождь тем временем прекратился. Я вплотную подошел к окну. Пока я пытался разглядеть, что дождь и ветер натворили в больничном саду, я заметил на стекле, прямо против своих глаз, стекающую вниз крупную каплю воды. Я следил за ней взглядом, пока она катилась вниз. Вдруг капля замерла и разделилась на две маленькие капли, каждая из которых потекла по своей дорожке, иногда опережая другую, иногда отставая от нее, а иногда застывая на миг на месте. Спустя несколько мгновений капли сблизились и снова слились в одну большую, как и раньше, каплю, и та стремительно скатилась вниз. Такой же путь проделали и мы с Франческой. Мы сблизились, потом расстались, каждый из нас пошел своим путем, чтобы потом вновь слиться и следовать далее.

Мы оба упали ввысь.