— Я так и не понял почему.

— Чарли, несмотря на свой ум и свою проницательность, ты всегда неправильно воспринимал Г. Т. Он хочет быть людям отцом, а ты такой возможности никогда ему не давал. За два часа до начала того приема, когда я даже еще не знал, что ты приглашен, Г.Т. сказал мне: «Я хочу реабилитировать Чарли». Это были его слова.

— Ни больше ни меньше. — Чарли осушил свой стакан и налил себе еще. — Я полагаю, он уберет меня из черного списка?

Муншин кивнул с умным видом.

— Он устроит так, что ты дашь показания на закрытом заседании. И никто никогда не узнает, что ты сказал.

«Какие они умные», — подумал Айтел. Закрытое заседание, несколько строк на последней странице газеты, и он может возобновлять свою карьеру. Журналистам светской хроники скажут быть к нему подобрее.

— Г.Т. — человек жесткий, — сказал Муншин, — но и одинокий. В глубине души ему не хватает тебя. Он пригласил тебя на этот прием, потому что задумал выпустить картину, которую только ты мог бы снять.

— Серджиус говорил мне, — сказал Айтел. — Мюзикл, действие которого происходит в пустыне.

— Беби, ты не прав. Я все время твержу тебе: ты не понимаешь Г.Т. — Колли выбросил палец. — В мозгу его засела мысль сделать картину о Серджиусе О'Шонесси.

Вот за это стоило выпить.

— Я слеп, — произнес Айтел. — Я такой картины не вижу.

— Ты просто заржавел. Наш красавчик — герой войны, на его счету десять сбитых самолетов.

— Три самолета, Колли, а не десять. Порасспроси-ка Серджиуса, возможно, он расскажет тебе, что чуть не свихнулся.

— Подавай на меня в суд, если я немного приврал, — сказал Муншин. — Главное в сюжете не то, сколько самолетов сбил Серджиус, а то, что младенцем он был оставлен на ступеньках приюта для сирот. Можно найти что-либо более стоящее для кино?

— У меня это вызывает возмущение.

— Начнем с его матери, — сказал Муншин. — Я представляю себе ее девочкой-подростком. Это было бы идеальным началом. В первых кадрах можно показать, как она кладет двухмесячного младенца на ступени этого приюта и нажимает на звонок. И, плача, убегает. Дверь открывается — скажем, ее открывает старик привратник и видит записку, приколотую к пеленкам. Так представляет себе это Г.Т. «Мне хотелось бы, чтобы у моего ребенка были имя и фамилия, — говорится в записке, — но поскольку фамилии нет, зовите его, пожалуйста, Серджиус, потому что это красивое имя». — Лицо Муншина светилось восторгом, словно он смотрел на бриллиант «Кохинор». — Разве можно упустить такое? — сказал он. — «Серджиус, потому что это красивое имя». Начни с этого. А дальше — он идет на войну и становится героем. Сирота — и герой.

Айтел вполне мог этому поверить. Один, два, три раза в год Германа Тепписа посещает вдохновение, и затем кому-то предстоит превратить его идею в фильм. Отправных данных может быть куда меньше, чем «сирота становится героем». Несколько лет назад Теппис вызвал однажды утром к себе Айтела и сказал: «Я задумал картину. „Возрождение“. Сними этот фильм». Айтелу удалось переориентировать Тепписа на другого режиссера, и фильм вышел под другим названием, но вдохновение, посетившее Тепписа, заставило сотрудников «Сьюприм» мучиться целый год. В общем-то можно и так делать фильмы, тем более что большинство идей Тепписа приносили прибыль.

— Так что скажешь? — спросил Муншин.

— Эта история не имеет никакого отношения к Серджиусу. Я не понимаю, почему ты хочешь купить у него права на нее.

— Он никогда не сможет подать на нас в суд. Так что дело не в этом. Только взгляни на сюжет. Он дурно пахнет. Никто такому не поверит, если история не будет развиваться вокруг реального персонажа. Наличие реального человека заинтересовало Г. Т. Дело в рекламе.

— Я не верю, что Серджиус продаст тебе права, — сказал Айтел.

— Ты так думаешь, а я думаю иначе, — возразил Муншин. — Он может с этого иметь двадцать тысяч долларов.

— В таком случае почему же ты с ним не поговоришь?

Муншин издал глубокий вздох.

— Слишком поздно. Ты же знаешь, как бывает с увлечениями Г. Т. Он хотел, чтобы ты снимал картину, потому что Серджиус стал бы сотрудничать с тобой. Теперь все лопнуло. Надо было тебе ни с того ни с сего оскорбить Г.Т.!

— В таком случае, Колли, зачем ты ворошишь прошлое?

— Зачем? Сам не знаю. — Муншин сунул палец в ухо и усиленно им покрутил. — Возможно, потому, что у меня в мозгу сидит одна идейка, — заявил он. — Если мы сумеем уговорить парня дать о'кей, мне кажется, Чарли, я еще смог бы уговорить Г.Т. поставить тебя режиссером.

Айтел рассмеялся.

— Иными словами, ты хочешь, чтобы я убедил Серджиуса, что это хорошая идея.

— Я хочу, чтобы ты помог мне, а заодно и себе.

— Словом, все в выигрыше, — сказал Айтел. — У Серджиуса снова появляются деньги, я снимаю картину, а ты приносишь Г.Т. то, за чем он тебя сюда послал.

— Если хочешь так считать, да.

— А что, если Г.Т. не поручит мне режиссуру?

На лице Муншина появилось легкое сомнение.

— Я об этом думал, — сказал он. — В таком случае мы могли бы изменить условия нашего соглашения о твоем сценарии. Я вовсе не хочу оставлять тебя на мели.

— Какое счастье, что мы уже партнеры, — ответил Айтел.

«Удивительный человек этот Колли, — решил Айтел. — Он приехал в Дезер-д'Ор, потому что Г.Т. велел ему купить историю жизни Серджиуса О'Шонесси. Но, выходя на рынок, Колли одной рукой хватает, другой продает. Поэтому, как бы дело теперь ни обернулось, он в прогаре не будет». Интересно, подумал Айтел, сколько сделок заключил Колли на этой неделе.

— Серджиус отказался от твоих двадцати тысяч долларов, да? — неожиданно спросил Айтел.

— Мы оставили вопрос открытым.

— Как ты это ему преподнес — сделал предложение за рулеткой?

— Это место ничуть не хуже любого другого.

— А Лулу тоже работает над Серджиусом?

Колли не мог не улыбнуться.

— Ну, вот тут дело немного сложнее. У Г.Т. патологическое желание выдать ее замуж.

— За Тедди Поупа?

Колли кивнул.

— Однако при благоприятном стечении обстоятельств, я думаю, Г.Т. может спокойно посмотреть на то, что Лулу выйдет замуж за Серджиуса.

— Какой красивый конец для фильма. — Айтел так и покатился со смеху. — Для толстяка, Колли, — сумел он наконец произнести, — ты, безусловно, на удивление ловок и способен пролезть в игольное ушко.

Муншин рассмеялся вместе с ним. Они сидели в гостиной Айтела и хохотали, хохотали, но Муншин остановился первым.

— Я без ума от тебя, беби, — сказал он, вытирая глаза, — ты единственный из моих знакомых, кто видит меня насквозь.