Она нервно перебирала на шее тяжелую золотую цепочку, когда Жан-Поль, издав крик, повернул руль. Из под колес полетел гравий. – Смотри, козел!

Анжи стала искать в сумочке экседрин от головной боли. – Бог мой, Жан-Поль, не будь же мальчишкой.

Он лишь рассмеялся и перегнулся к окну с ее стороны, чтобы получше рассмотреть старого, седого козла, жующего траву. Козел оставался столь же равнодушен, как и Анжи. – Ты ничего не имела против козла, когда я подарил тебе на прошлое Рождество шаль из ангоры.

– Мне нравится и мой замшевый жакет, но это вовсе не значит, что мне захочется погладить овцу, например.

Он ткнулся носом в ухо жены, затем отодвинулся. – Когда следующий поворот?

Анжи бросила на него быстрый взгляд. – Мы заблудились?

– Нет. – Он смотрел, как она проглотила две болеутоляющие таблетки, запив их глотком «Перрье» прямо из бутылки. – Я не знаю, где мы, но мы не можем заблудиться, так как уже приехали.

Его своеобразная логика заставила ее пожалеть, что она не приняла для успокоения нервов валиум вместо экседрина. – Не дерзи, Жан-Поль, от этого у меня только портится настроение.

Анжи вынула карту с объяснениями Клер, чтобы вместе разобраться в них. Ее раздражение немного улеглось, когда Жан-Поль стал массировать ей шею. Как всегда он точно знал, какое место надо массажировать.

Он был полон терпения и энтузиазма. И так во всем. Когда он познакомился со своей будущей женой, она была честолюбивой помощницей галерейщика-конкурента. Холодно и равнодушно относясь и к самому легкому флирту, и к самым откровенным предложениям, она явилась настоящим вызовом для его мужского самолюбия. Ему понадобилось шесть недель, чтобы уговорить ее поужинать с ним, и целых три мучительных месяца, чтобы увлечь в постель.

Там-то уж она не была холодной, не была равное душной.

Секс никогда не был для него проблемой. Он знал, что ее влечет к нему. Как это происходило и с другими женщинами. Он был в достаточной мере художественной натурой, чтобы сознавать свою физическую привлекательность, и достаточно мужчиной, чтобы сыграть на этом. Он был высок ростом и с почти религиозным рвением следил за своим телом, тренируя его и соблюдая диету. Его французский акцент и подчас нарочитое коверканье речи лишь прибавляло ему привлекательности. Темные, почти до плеч, вьющиеся волосы обрамляли его костистое, узкое лицо с глубоко посаженными синими глазами и красиво очерченным ртом. Он носил тонкие усы, чтобы линия рта выглядела более мужественной.

Помимо красивой внешности он обладал глубокой и искренней симпатией к женскому полу вообще. Он вырос в семье, где было много женщин, и с детства любил их за их мягкость, силу, суетность и проницательность. Он с одинаково искренним интересом относился и к пожилой матроне с подсиненными волосами, и к стройной секс-бомбочке, хотя причины тяготения были разные. Именно эта прямота в отношениях с женщинами и принесла ему успех в постельных делах и в бизнесе.

Но Анжи была его единственной любовью, хотя и не единственной любовницей. На то, чтобы убедить ее в этом а также и в преимуществах традиционного брака, у него ушло почти два года. Он не сожалел ни об одной минуте из них.

Легким движением он прикрыл ее руку своей, снова направляясь вперед по той дороге с двусторонним движением. – Jet aime, – сказал он, как делал это часто. Улыбнувшись, она поднесла его руку к своим губам. – Я знаю. – «Он чудесный, – подумала она. – Даже несмотря на то, что он мог выводить ее из себя». – Просто предупреди меня, если снова решишь остановиться и любоваться козлами или другими животными.

– Ты видишь то поле?

Анжи выглянула из окна и вздохнула. – Как же я могу не видеть его. Там больше ничего другого нет.

– Я бы хотел там, на солнце, заняться с тобой любовью. Не спеша. Сначала ртом попробовать тебя всю на вкус. А затем, когда ты начнешь дрожать и страстно звать меня, ласкать тебя руками. Одними кончиками пальцев. Сначала твои восхитительные груди, а затем там внизу, внутри, где будет так влажно и горячо.

«Четыре года, – подумала она. – Прошло уже четыре года, а он по-прежнему мог вызывать у нее дрожь». Она искоса взглянула на него и увидела, что он улыбается. Посмотрела вдаль на дорогу и поняла, что вполне искренен в своей фантазии. Поле больше не пугало ее.

– Может быть, Клер укажет нам поле, расположенное не так близко к дороге.

Фыркнув, он сел прямо и запел в унисон с голосом радиопевца.

Сильно нервничая, чтобы работать. Клер занялась посадкой петуний вдоль дорожки. Если Анжи и Жан-Поль выехали из Нью-Йорка в десять, как собирались, то они в любую минуту могли подъехать. Она была в восторге от предвкушения увидеть их и показать им все вокруг. И в ужасе при мысли, что надо будет показать им свою работу, которая вдруг представится никудышной.

Все, что она делала, никуда не годилось. Она просто обманывала себя, так как ей совершенно необходимо было верить, что она еще способна сделать что-нибудь стоящее из обрубка дерева или обрезков металла. «Поначалу все давалось слишком легко, – подумалось ей. – И сама работа, и успех. После этого можно было только скатиться вниз».

– Клер, вы боитесь успеха или неудачи? – Голос доктора Яновски отдавался у нее в голове.

И того, и другого. Разве не так и у всех? Уходите же. Каждый имеет право на свой маленький личный невроз.

Она постаралась прогнать мысли о работе и сосредоточиться на посадке цветов.

Этому научил ее отец. Тому, как ухаживать за корнями, соединяя вместе торфяной мох, удобрения, воду и любовь к цветам. Тому, какое удовлетворение и покой может принести выращивание живого растения. В Нью-Йорке она забыла, что за радость и умиротворение связаны с этим.

Мысли ее были беспорядочны. Она подумала о Кэме, о неистовстве их любви. Каждый раз. Всегда. Это была какая-то глубинная потребность. В их жажде друг друга было что-то ненасытное, животное. Ни с кем другим она не испытывала такого, ну скажем, вожделения.

«О, Боже, – подумала она с усмешкой, – как много она упустила!»

Сколько времени это продлится?

Пожав плечами, она продолжила свои садовые занятия. Она знала, что чем мрачнее и сильнее страсти, тем скорее они должны истощиться. Она не могла допустить, чтобы эти мысли омрачали ее голову. Не хотела. Сколько бы их отношения ни длились, она не будет об этом сожалеть. Потому что в настоящее время ей трудно было прожить даже час, не воображая себя с ним вместе.

Она любовно утрамбовала почву вокруг красных и белых петуний. Когда она покрывала землю прелой соломой, солнце изо всех сил жарило ей спину. «Они вырастут, – подумала она, – И будут тянуться вверх и цвести до первых холодов. Они долго не проживут, но пока они живы, ей будет так приятно любоваться ими».

При звуке мотора она подняла голову и снова присела на корточки, увидев, как грузовик Боба Миза въезжает на ее дорожку.