Кроме этого, цех плавил исключительно редкие стали, и на шихтовом дворе я готовил к даче в печи чуть ли не всю таблицу Менделеева. Во всяком случае, я вынес с завода и образцы, по-моему, ниобия и тантала – прутики сечением где-то 25х25 мм и весом килограмма по 3 каждый. Мне хотелось привезти их на кафедру, чтобы преподаватели могли не просто говорить о том, что эти металлы легируют сталь, но и показать студентам, как эти металлы выглядят. Короче, по своей хохлацкой жадности я к отъезду из Челябинска натаскал в свою комнату в общаге много разного груза, но проблема была в том, что сам я любил путешествовать налегке (что в жизни у меня случалось очень редко).

Стал я просить приятелей по комнате разобрать мой груз, но они отказались – сам наворовал, сам и вези! Пошел к Игорю Тудеру, но Барс тоже отказался, мотивируя это тем, что полетит не прямо в Днепропетровск, а сначала в Москву, где родственники пообещали устроить его на несколько дней в гостинице. Мне эта измена интересам кафедры совсем не понравилась, я подождал, пока Барс выйдет из комнаты, взял прутки ниобия и тантала и аккуратно заложил ему в портфель (тогда модно было ездить с большими портфелями). Квадратные прутки как влились в складки дна портфеля, а сверху я их прикрыл уже сложенными Игорем вещами. Я полагал, что в Днепропетровске, когда он их обнаружит, то и принесет на кафедру.

(Идея оказалась неудачной. В Москве Барс, оказывается, вместо того, чтобы ходить с легкой сумочкой, таскался с портфелем, а когда стал портфель перекладывать, чтобы сложить покупки, то обнаружил мою закладку и выбросил ее. Еще и ругался, что три дня не мог понять, почему у него к вечеру «руки отваливаются».)

В результате я рассказал ребятам, что Барс собирается несколько дней погулять в Москве. Загорелся Вовка Дробах – Бык, я не знаю, почему он не сумел воспламенить Толика Борисова (а то бы это путешествие было полно приключений), поскольку Брат все же собрался лететь прямо в Днепропетровск. И тогда Бык налег на меня. Мне, конечно, было интересно посмотреть Москву, но ведь по территории СССР постоянно перемещались миллионы человек ежедневно, купить билет было трудно, а уж об устройстве в гостиницу, да еще в Москве, и мечтать не приходилось. О своих родственниках в Москве я тогда не знал, ночевать же несколько ночей на вокзале, стоя или приткнувшись задом к подоконнику, не хотелось, однако Бык уверял, что у него все схвачено. Во-первых, у него в Москве живет такой верный друг, что почти брат, прошлым летом они дома у Бычка пили, и тот слезно просил Вовку навестить его в Первопрестольной. Во-вторых, у Быка в Москве живет двоюродная сестра, которую он, правда, никогда не видел, но которая его очень любит, поскольку еще в раннем детстве очень любила его на руках носить. Зная, что Брат с Быком отчаянные авантюристы, я на всякий случай заглянул Бычку в записную книжку – там действительно были два адреса, начинавшиеся словом «Москва».

«Дом Коммуны»

Купили билеты и полетели с Бычком в Москву. Перво-наперво купили карту, отыскали адрес его верного друга и поехали. Это оказалась коммунальная квартира, набитая народом, но никто из жильцов и слыхом не слыхивал о верном друге Быка. Мне это не понравилось, я предложил поехать на вокзал, сдать вещи в камеру хранения, самим посетить Кремль и что еще успеем, а вечером постараться выехать в сторону Днепропетровска.

Однако Бык настаивал на поездке к любимой сестре, которая его в детстве на руках носила. Адрес у него был записан так: «Орджоникидзе, 8/9» и подозрений не вызывал, поскольку складывалось впечатление, что это Вовка для скорости сократил «Орджоникидзе, дом 8, квартира 9». Нашли на карте и поехали, вышли на Ленинском проспекте и расспросили дорогу. Заворачиваем за угол и видим большую круглую железобетонную башню без окон и дверей – точь-в-точь силос зернового элеватора. На башне прилеплена табличка «ул. Орджоникидзе», а ниже большими цифрами обозначено «8/9».

– Э, Бычок, а сестра-то у тебя почище друга…

Мы зашли со стороны, это оказалась не башня, а округлый торец здания, всем своим видом напоминавшего какой-то завод. Во-первых, здание было очень длинным, во-вторых, в центральной части в него были вписаны три круглые башни тоже без окон. Но главное, на этажах, а их было 7 или 8, окна были, как у нежилых зданий, – вдоль этажей на всю длину тянулись остекленные простенки – ну, вылитая швейная фабрика или радиозавод! Здание стояло на опорах, и под ним можно было пройти. Мы и прошли: из центра большого здания (из центральной башни) перпендикулярно выходило здание поменьше и заканчивалось еще одним зданием поменьше, но уже параллельно основному. И все эти здания имели вид первого, а на маленьком параллельном тоже были закруглены торцы. Через застекленный первый этаж виднелась проходная с турникетами и будкой, в которой сидела вахтерша. Мимо шел мужик, мы его спросили:

– Это что за фабрика?

– Это не фабрика, это «Дом Коммуны».

– А что тут делают?

– Студенты тут живут.

Фортуна, похоже, поворачивалась к нам передом. Мы двинулись в проходную, и Володя назвал фамилию сестры вахтерше. Та сначала не поняла, так как мы ставили ударение по-украински – на первом слоге, а потом подтвердила, что та действительно здесь живет и даже сейчас в общаге. Вовка побежал в указанном вахтершей направлении, а я стал рассматривать вывешенные в коридоре стенгазеты и распоряжения и почти немедленно выяснил, что мы в общежитии МИСИСа – Московского института стали и сплавов – родственного ДМетИ института, готовящего те же самые специальности. Удача нам улыбалась – теперь уж мы не пропадем! Прибежал Вовка.

– Бросай вещи, побежали за бутылкой!

Мы купили бутылку какого-то хорошего (дорогого) вина, коробку конфет, что-то еще закусить и вернулись в общагу. Сестра Быка уже нажарила картошки, и мы славно перекусили. Володя Дробах был приземистый здоровяк, который, когда сердился, смотрел исподлобья, за что и получил от Борисова кличку Бык. А его сестра оказалась довольно высокой, стройной и очень симпатичной девушкой, и хотя она была замужем за длинным студентом, но учились они всего на третьем курсе, то есть она была младше Быка минимум на два года. Я, конечно, потешался над ним, ибо получалось, что если искомая сестра носила его в детстве на руках, то тогда мы не ту сестру отыскали. Но тоже хорошо получилось!

Теперь следует описать «Дом Коммуны», каким я увидел его в 1972 году. Построен он был до войны и был задуман архитектором как прототип жилья будущих жителей коммунизма. В нем были огромными все общие помещения – коридоры, столовые, фойе и прочее. В нем тогда был свой кинотеатр и два магазина. Предполагалось, что люди будут все время вместе, а посему им нужно пространство. А вот в своих комнатах они будут только спать. Поэтому собственно жилье в главном здании имело вид длиннющего коридора, по обе стороны которого были расположены комнатушки размером с купе железнодорожного вагона, у них и двери так открывались – откатывались вбок. Мало этого, «Дом Коммуны» в плане имел форму двухмоторного самолета: большое здание олицетворяло крыло, почему и торцы были закруглены, а три башни, встроенные в него, обозначали кабину и два мотора. Какого-то полезного смысла башни не имели, в них была винтовая даже не лестница, а аппарель – просто наклонный пол. Студенты пользовались обычной лестницей, а мы с Быком из любопытства спустились по этим «моторам», и там на каждом витке стояло по парочке целующихся студентов – и только.