— Мне плохо, — признаюсь честно.

— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спрашивает она. — Уже лучше? Тебя врачи отпустили?

— Ты знаешь? — я до последнего думал, что она не знала о том, что я оказался в больнице.

— Когда тебя нашли, там, под мостом, и ты ненадолго пришел в сознание, в бреду ты продиктовал мой номер. Мне позвонили первой.

— Ты? — я ничего этого не помню. — Ты была у меня? В больнице?

Молча кивает.

— Я рассказала Дженабу.

— Дженабу?! — моей выдержки не хватает надолго. — Ты теперь так его называешь? Ты спишь с ним?

Понимаю, что только все порчу, но не могу контролировать себя. Это выше моих сил.

— Отпусти меня! — тут же отталкивает меня Лисенок.

— Зачем это все?! — резко дергаю ее и опять прижимаю к стене. — Ты же не расчетливая сука. Зачем тебе этот брак? Ты же не любишь его!

— А что такое «любовь»? Вы с Антоном оба говорили о какой-то своей, понятной только вам, любви. А что видела я?

Опускает голову и начинает дрожать.

— Моя жизнь потеряна. Твой отец — лучший вариант для меня. Он не говорит о любви. Но ведет себя так, что мне она больше и не нужна. Я не верю, Арман. Больше не верю.

Поднимает взгляд и я вижу первую слезу, скатывающуюся по левой щеке.

Беру ее за предплечья. Крепко сжимаю.

— Все всё знают, — продолжает она. — Все. Только Дженаб смог заткнуть рты всем.

Всхлипывает. Закрывает глаза. И дорожки слез бегут уже по обеим щекам.

— Ты хотел сломать меня? Так ты говорил Антону? У тебя получилось, Арман. Моя жизнь сломана. Я сломана. Твой отец защитил мою честь. Среди вас всех он самый честный.

— Ты не знаешь, — пытаюсь объяснить ей.

Но она мотает головой и закрывает уши.

— Не хочу. Больше не хочу. Ни слышать. Ни знать. Пусти, Арман.

— Лисенок, — обнимаю ее, прижимая голову к своему плечу, — я лишь хотел, чтобы ты была со мной. Хотел быть с тобой. И чтобы ты хотела этого. Но ты…

— Нет, Арман, пусти.

— Нет, — твердо произношу я.

Удерживаю ее, выбивающуюся из моих объятий.

— Ты моя, — шепчу ей на ухо.

Губами собираю слезы и опять касаюсь ее губ. Тону в ее поцелуе.

Забрать ее. Увезти. Спрятать. И никому не отдавать.

— Отпусти ее! — раздается эхом в длинном коридоре голос отца.

Отрываюсь от Лисенка и поворачиваюсь на крик.

Отец стоит в конце коридора, засунув руки в карманы. Потом силуэт дергается и уже быстрыми шагами идет к нам.

— Елизавета, иди к машине, — командует отец, подойдя к нам совсем близко и беря ее за руку.

Лисенок убирает мои руки и не смотрит мне в глаза.

Всхлипывает и убегает от нас, прикрыв рот рукой.

— Знаешь что, сын, — начинает отец, когда мы остаемся с ним одни в полутемном коридоре, — жизнь здесь окончательно испортила тебя. Я думал, ты не посмеешь прикоснуться к жене отца.

— Она не станет твоей женой! — прикосновение к ней как будто дало мне новые силы.

— Замолчи! Не перебивай отца!

Он отступает на шаг, потирает лоб и говорит, четко произнося каждое слово. Не глядя мне в глаза:

— Я позвоню секретарю, чтобы он заказал тебе билеты. На ближайшее время. Как только врачи дадут добро, ты вылетаешь в Оман. К Шейназ. Я сам с врачами переговорю. Это первое.

Поднимает на меня взгляд.

— Машину твою я забираю. Поездишь с водителем. Или на метро. Я подарил — я и заберу. Это второе. И последнее — я принял решение.

Выдерживает паузу. В течение которой мы не отводим взгляда друг от друга.

— До нашего отъезда Елизавета займет место генерального в компании, — наконец, произносит отец.

Вот этому я удивляюсь больше всего. Он, по-видимому, легко читает мое удивление на лице.

— Да, — улыбается уголком губ, — ни ты, ни Антон не достойны этой должности. Из Омана ты уже не вернешься. Там останешься. В местном офисе. Здесь ты перестал быть человеком. Мне стыдно за сына.

Морщится.

— Пусть Елизавета почувствует себя главным в компании. А вы с Антоном побудете у нее в подчинении. Хотя бы ненадолго.

Смотрит на меня исподлобья:

— Но предупреждаю, Арман. Один твой опрометчивый поступок — и я откажусь от тебя. Лишу наследства. Пойдешь чистить канализации в Омане. Я лишу тебя всех титулов. Опущу на дно. Тебе не даст даже попрошайка с улицы. И на дорогие машины ты будешь смотреть из колодца канализации. Обещаю. Я сделаю это. Если только мне станет известно. Обещаю.

— Отец, ты серьезно? — и это, скорее, относится не к его обещанию, потому что в его исполнении я почему-то даже не сомневаюсь. — Ты женишься на Лизе?

— Для тебя она теперь — Елизавета. Впрочем. После нашей свадьбы вы больше не увидитесь. А на работе ты будешь называть ее по имени отчеству. Понял?

Молчу в ответ.

— Да, — продолжает он, — я женюсь на ней. Почему нет? Ты разве не наигрался?

Усмехается и это становится последней каплей. Я делаю шаг к нему и хватаю его за лацканы пиджака. Вцепляюсь в него.

Отец не пытается вырваться. Лишь усмехается.

— Ты спишь с ней?! — наконец, задаю вопрос, который волнует меня больше всего.

Отгоняю от себя мысли, что, если он скажет «да», то это будет все. Все. Конец. И для моих отношений с отцом. И для отношений с Лисенком. Она уже не будет моей. Только моей.

Внимательно смотрю на отца. В ожидании ответа. Какой бы он ни был, он мне нужен.

— Это не твое дело, — цедит он сквозь зубы.

И я в отчаянии ослабляя схватку. Я ведь не смогу заставить его сказать правду, если он сам этого не захочет.

— Не твое дело, — повторяет он, убирая мои руки и поправляя пиджак. — Но я скажу тебе.

Замираю.

— Ты, живя здесь, забыл законы своей страны. Я напомню их тебе. Я не сплю со своими будущими женами до оглашения в мечети.

Я не могу скрыть своей радости и громко выдыхаю. Как будто с сердца сняли оковы. В груди стало свободнее. У нее никого не было.

— Ничего, — возвращает меня в реальность отец, — скоро ты вернешься на Родину и вспомнишь традиции предков.

Смотрит на часы.

— Так, иди, тебя отвезут домой. Праздник ты мне уже испортил. Так что, я тоже с Елизаветой домой.

Разворачивается, чтобы уйти, но потом останавливается. Говорит, не оборачиваясь ко мне: