Еше в период борьбы за спасение второй части «Сочинений Д. И. Писарева» в газетах того времени то и дело появлялись статьи о народных школах, о роли земства в их организации. Подпись автора под ними привлекла внимание Павленкова: барон Н. А. Корф.

Каково же было его удивление, когда однажды он получил письмо от этого барона. Н. А. Корф интересовался: не намерен ли он, Павленков, в своем издательстве выпускать книги для народных школ? В жизни такие школы нарождаются, но ни руководств, ни пособий для подвижников-учителей в стране нет.

Павленков ответил, что идея заманчивая, просил уточнить, что конкретно мог бы предложить барон или кого порекомендует в качестве авторов. А также поинтересовался: почему увлекают его проблемы народного образования?

Ответ не заставил себя ждать. Оказалось, что родился барон в Харькове. Отец его из остзейских дворян, но совершенно обрусевший, женившийся на малороссиянке. Матери лишился рано. Отец женился повторно. Мальчишке же с двух до двенадцати лет пришлось вести скитальческий образ жизни — то у родственников, то у совершенно чужих людей. После смерти отца тринадцатилетний Николай попадает на попечение своего дяди — известного барона, впоследствии графа Модеста Андреевича Корфа. Того самого, который проходил курс обучения в Царскосельском лицее одновременно с А. С. Пушкиным. Дядя определяет своего племянника тоже в лицей, где тот и получает отличное образование. Немецким языком барон владеет как русским, в совершенстве знает английский и французский.

Вопреки настойчивым уговорам и советам богатых и влиятельных родственников, Николай Корф после завершения учебы уезжает в свое имение «Нескучное» и в двадцать два года там женится. Началась, как он сам утверждал, замечательно разумная и производительная жизнь интеллигентного человека в сельской местности. Он занимается продолжением своего образования, выписывает массу книг и периодических изданий на русском и иностранных языках. Будучи землевладельцем, членом дворянской корпорации, барон Корф активно участвует в дворянских собраниях, а затем в деятельности земства. Особенно увлекает его педагогическая работа. На родине Песталоцци он изучает школьное дело и его идеи. Появление собственных детей еще больше побуждает к занятиям педагогикой. Работе во имя развития народного образования барон Корф и решает посвятить себя. В своем уезде создает народные школы, обменивается собственным опытом с сотнями корреспондентов, таких же поборников народного образования, разбросанных по всей России.

Постепенно, благодаря огромным усилиям по организации народных школ в своем уезде и чрезвычайно бурной публицистической деятельности, направленной на их пропаганду, к титулу барона само собой прибавляется еще одно звание — известный педагог. Его предложение Ф. Ф. Павленкову было весьма конкретно — он хотел попробовать составить хрестоматию для народных школ. По этому поводу и завязалась их переписка, которая так много значила и для

Флорентия Федоровича, особенно в первые, самые трудные месяцы вятской ссылки, и для Николая Александровича. Это именно он, несомненно, и подвигнул Павленкова на занятие «Наглядной азбукой». Его мысли перекликались со взглядами К. Д. Ушинского, трудами которого зачитывался тогда вятский изгнанник. Когда же у Павленкова родилась идея создать своего рода самоучитель по грамоте, используя наглядно-звуковой метод, он советовался и с Н. А. Корфом. Тот горячо поддержал сам замысел, дал немало дельных рекомендаций по практической его реализации. И кто, как не Николай Александрович стал неутомимо продвигать «Наглядную азбуку» в жизнь, развивая и дополняя павленковский метод собственными соображениями. Н. А. Корф выпустил, в частности, «Руководство к обучению грамоте по звуковому способу, или Как обучать грамоте ребят и взрослых». Уже говорилось о том, как на международной конференции в Вене Николай Александрович пропагандировал павленковскую азбуку (в одном из писем он сам не без гордости вспоминал о том времени, «когда в Вене ораторствовал о Вашей наглядной азбуке»). Более того, Н. А. Корф предпринимал попытку создать немецкий эквивалент самоучителя по грамоте по методу Павленкова. «Думал ли я о том, — писал он Флорентию Федоровичу 10 октября 1879 года, — что мне самому когда-нибудь придется писать немецкие вариации на созданную Вами тему?»

Павленков посылал на суд Николая Александровича все свои педагогические опыты. 11 января 1880 года Н. А. Корф писал Флорентию Федоровичу по поводу детских задач в картинках «Наглядные несообразности»: «Ваше объяснение к “несообразностям” написано очень талантливо и ясно».

Дружба и взаимное уважение между Павленковым и Корфом год от года укреплялись. «Все наше весьма давнее, хотя и не личное, а только по переписке, педагогическое знакомство давно сблизило меня с Вами и убедило меня в том, — писал Николай Александрович Флорентию Федоровичу 12 июля 1879 года, — что Вы не из тех людей, у которых свой личный интерес на первом плане».

С 1878 года между издателем и педагогом начинается регулярный обмен мнениями по поводу готовящейся Н. А. Корфом хрестоматии для земских школ «Наш друг». Прочитав присланную рукопись, Флорентий Федорович наряду с одобрительным отзывом по поводу собранных в книге рассказов о животных и растениях посчитал необходимым высказать и ряд суждений критического характера. Они затрагивали весьма деликатные вопросы. Автор, имеющий до этого опыт общения с цензурой, не один раз упрекаемый за якобы антирелигиозный характер его писаний, на сей раз решил упредить возможные замечания и самостоятельно внес в текст соответствующую терминологию.

«Хотя я, как видите, и не признаю правильности высказанного Вами о моих отступлениях, — отвечал на претензии и критические замечания Н. А. Корф, — но не подумайте того, чтобы я на этот раз вынес тяжелое впечатление от Вашего письма. Совершенно — напротив: оно произвело даже приятное впечатление, как искреннее письмо, и на будущее время Вы всегда держитесь со мною правила прямо высказывать то, что Вы думаете обо мне или моих действиях; так я всегда действую по отношению к людям, которых уважаю».

Флорентий Федорович отложил письмо в сторону, погладил свою окладистую бороду, задумался…

— Как приятно иметь дело с интеллигентным человеком! Ни мелких обид, ни авторских амбиций! Чистосердечно изложил ему обнаруженные противоречащие направленности издательства места в рукописи и получил в ответ: «Сердечное спасибо Вам за то, что Вы вернули мне “Нашего друга” и дали мне возможность еще над ним повозиться». Конечно, и Николай Александрович не совсем согласен, спорит, обосновывает свою точку зрения… Но как это конструктивно, без эмоций, без ненужной позы…

«Уважая то, что Вы относитесь к книгам не как к товару, а влагаете свою душу в издаваемое Вами, — говорится еще в одном письме Н. А. Корфа, — я вычеркнул шокировавшую Вас фразу, написанную прямо в ответ на нападения, которым бездоказательно… подверглась моя книга, как Вы знаете; заключительные строки предисловия я непременно оставляю, так как глубоко убежден в том, что догмат о христианской любви должен быть основой общества и особенно важен для воспитателей; точно так же убежден в том, что нужно настойчивее доказывать молодым, что знание ведет к нравственности».