При общем окружающем безумстве Кезон с друзьями вели себя совершенно спокойно. Обратившись лицом к огню, они, казалось, пребывали в некоем трансе. Одни стояли молча, сцепив руки. Другие били в ладоши, пели или выкрикивали молитвы к своему богу. Третьи плакали от радости.

– Конец наступил! Конец все-таки наступил! Хвала Господу! – вскричала одна женщина, воздевая руки.

– Пришел Судный день! Рим взвешен и найден легким! – вторил ей человек в драной тунике и с длинной седой бородой. – Глупцы заклинают своих ложных богов спасти Рим, но я говорю, что Господь его проклял! Господь обрек его смерти! Восхвалите Господа и все Его деяния! И среди них величайшее – покарать и уничтожить этот порочный город!

Какие-то прохожие услышали его разглагольствования и пришли в ярость. Потрясая кулаками, они осыпали христиан бранью, затем запустили в них камнями и поспешили прочь.

Тит вторгся в сборище и подошел к Кезону. На блаженном лице брата мерцали отсветы пламени. Сперва он не заметил Тита, но в конце концов опустил взор и изумился:

– Тит! Зачем ты здесь? – Кезон выглядел ошарашенным, затем улыбнулся. – Ты все-таки решил присоединиться к нам?

– Я пришел убедиться, что ты жив и здоров, Кезон.

Кезон осклабился и кивнул:

– Мою радость не описать словами!

– Чему же ты радуешься? Тому, что город наших предков сгорел дотла?

– Пришел конец света, Тит. День, которого мы ждали, по которому томились.

– Не городи вздор! Идем со мной, пока не поздно.

– «Поздно»? Подобные слова лишились смысла. Наступил конец всех вещей, конец самого времени. Хвала Господу!

Горящее здание вдруг рухнуло. Христиане издали дружный экстатический вздох при виде столь грозного зрелища, но их осы пало углями вперемешку с горящим мусором, и они в смятении отступили. Даже Кезон вздрогнул и попятился, подальше от свирепой стихии. Золотой амулет у него на груди ярко отсвечивал красным, подобно пламенеющему кресту.

Недолго думая, Тит схватил фасинум и с силой дернул. Шнурок лопнул. Тит повернулся и побежал тем же путем, что пришел, сжимая в кулаке талисман, полный решимости вернуться к мосту и воссоединиться с семьей.

Пусть Кезон погибает в огне, если ему так угодно. Тит не допустит, чтобы фасинум предков сгинул среди пожара.

* * *

Огонь бушевал несколько дней.

Из загородного имения на дальнем берегу Тибра Тит различал ночами далекое зарево. Днем виднелись высокие столбы дыма.

Наконец свечение потускнело, а дым осел. Неужели с пожарами справились?

Новости, которые Пинарий получал от соседей и прохожих, были путаными и противоречивыми. Очаги пожара локализовали, но он все еще полыхал в отдельных изолированных районах; огонь распространился через Марсово поле до Тибра, поглотив весь город, так что гореть стало нечему; пламя не однажды тушили, но кто-то разжигал его заново. Никто не знал, чему верить.

Уцелел ли его дом? Если нет, то Илларион с двумя рабами пришли бы сюда, но их не было. Или дом сгорел и все трое погибли?

В конце концов Тит решил рискнуть и вернуться в город. Луций захотел пойти с ним. Тревожась и не ведая, что найдет, Тит обрадовался обществу сына. Они взяли с собой телохранителей – кто знает, насколько восстановился порядок?

По мере приближения к Тибру запах дыма усилился. Знак не очень хороший, однако дымные тучи над городом исчезли. Дорога была безлюдна, и они перешли через мост, почти никого не встретив. Чудилось, что Рим полностью опустел, но иллюзия оказалась временной. Огонь не дошел до воды и не тронул складов и причалов, а потому там и тут виднелись занятые своими делами матросы и портовые рабочие. Пожар не поглотил и Капитолийский холм. Огромная храмовая территория наверху, где находился древнейший и святейший храм Юпитера, не пострадала.

Тит хотел пойти прямо к дому, но Луций предложил сперва подняться на холм, откуда был виден практически весь город, и оценить положение дел. Тит согласился – отчасти потому, что боялся обнаружить родной дом лежащим в руинах и хотел немного оттянуть печальный момент.

Давным-давно, только приехав в Рим, Тит стоял на Капитолийском холме и взирал на город, околдованный этим видом. Теперь с того же самого места они с сыном взирали и ужасались размаху бедствия. Конечно, хотя мелкие пожары еще кое-где полыхали, в большинстве районов огонь потушили. И степень ущерба оказалась не так велика, как он боялся. Больше всего досталось Авентину и Палатину, а также низине между Палатином и Эсквилином. Значительная часть Форума осталась нетронутой, и Марсово поле в основном тоже не пострадало, в Субуре же выгорело лишь несколько кварталов. Вглядевшись в Авентин, Тит не сумел определить, цел ли его дом. В каких-то местах окрестности почернели и обуглились, однако часть улиц сохранилась.

Когда Тит впервые очутился на этом месте и любовался панорамой, с ним рядом был Кезон. Где теперь брат? Тит дотронулся до фасинума на груди и прошептал молитву Юпитеру, величайшему и сильнейшему из богов, прося, чтобы брат выжил и – благо мир, вопреки радостному пророчеству Кезона, не кончился – осознал глупость своих верований, отрекся от ереси и вновь начал почитать отеческих богов.

Они спустились с Капитолийского холма и направились в сторону дома. По мере продвижения им встречались как сгоревшие здания, так и невредимые; капризный огонь распространялся как попало. Они повернули за угол, и Тит увидел дом ближайшего соседа. Жилище превратилось в дымящиеся развалины. У Тита сжалось сердце, он едва мог вздохнуть. Еще несколько шагов, и вот показался дом Пинариев.

Он уцелел. Стена, примыкавшая к соседской, почернела и обуглилась, но других повреждений не было.

Луций вскрикнул от радости и перешел на бег. Юноша достиг входа, чуть замешкался, затем скрылся внутри. Никак не заперли двери? Илларион обязательно позаботился бы затворить их и закрыть на засов. Тит тоже ускорил шаг. Но не успел он дойти, как ошарашенный Луций появился вновь.

На входе Тит увидел причину огорчения сына. Двери были разломаны и сорваны с петель. В вестибуле лежали два изуродованных тела. Тит узнал по туникам молодых телохранителей, оставленных сторожить дом.

Ни слова не говоря, он медленно пошел по комнатам.

Дом разграбили полностью. Все ценное, что можно унести, пропало: вазы, лампы, ковры, даже кое-что из мебели. Исчезло и старинное кресло Катона Младшего.

То, что воры не смогли забрать, они разрушили. Мраморную статую Венеры в саду повалили наземь и раскололи на куски – акт беспричинного кощунства. Напольную мозаику как будто крушили молотком. Настенную роспись измазали экскрементами. В спальне постель Тита и Хризанты разломали до деревянного каркаса, а белье сорвали.

Неистовая разрушительная сила пожара будто заразила мародеров извращенным желанием причинить как можно больше ущерба. Или всему виной зависть бедных к богатым, которой проявиться невозбранно позволил воцарившийся хаос? Тита ужаснула ненависть тех, кто учинил такой разгром в его доме. Он даже не подозревал, что живет в столь опасном окружении. Подумал про обозленную чернь, собравшуюся перед сенатом, когда решалась судьба Педаниевых рабов. Именно такие люди и осквернили его дом? Должно быть, правы Гай Кассий Лонгин и его единомышленники, не доверяющие простолюдинам и презирающие их.