А в общем-то, какая разница.

Радуйтесь, дети мои.

Грас не боится, Грас не нуждается в помощи, Грас больше не слушает, Грас больше не говорит, Грас больше не страдает, Грас больше не стареет.

Грас больше нет – и все же она вас любит. Эти обрывки жизни, обреченные правосудию, я отдала вам.

Я люблю вас, Лиз, Натан, малютки. Пожалей их, сынок. Убереги от моего прошлого, от катастрофы моей жизни. Им хватит своей.

У меня уже нет надежды, нет мечты. Почти тридцать лет я ждала, чтобы прошло время – неизбежно. Я ждала освобождения, которое никогда не придет. Я не надеюсь ни на прощение, ни на отпущение грехов. Я знаю, что потом ничего нет.

Во всяком случае, не для таких, как я.

Та, кто была, однако,

вашей матерью.

* * *

На сей раз глава закрыта.

Я собираюсь отставить в сторону свои костыли, покинуть этот ортопедический мир, чтобы приспособиться, насколько возможно, к жизни – такой, какая она есть.

Я, Кора, пациент, проходящий курс реабилитации.

Мне хотелось рассказать тебе эту историю, по крайней мере, передать свое неизбежно пристрастное представление о ней – она честна в своем развитии и фантастична вопреки моей воле. Эта история касается тебя, касается наших детей. Наши дети ей даже в некотором смысле поспособствовали. Не знаю, приношу ли я несчастье, не заразили ли тебя все мы – я, моя семья, этот дом, который ты тоже не любила, хотя так и не смогла объяснить почему.

Эта зима изменила меня больше, чем я могу высказать.

«Я» уже не обозначало меня как человека, а только мое положение.

Сегодня со мной все в порядке.

Ты не была ревнива – была слишком горда, чтобы опуститься до ревности, и ты была права. Осмелюсь полагать, что мое воскресение затронет тебя лишь в хорошем смысле. Парадоксально, но все эти катастрофы помогли мне попрощаться с тобой, словно они заключали в себе некую форму объяснения. Я пережил с тобой совершенно полное счастье, которое в действительности нельзя себе представить – сказочное счастье. Наверняка поэтому Вселенная нам и отомстила, Вселенная не любит полноты, она любит только хаос. Но я понял, что здесь нельзя владеть всем. И узнал, что там нет ничего невозможного. Так что, быть может, наконец. Быть может, однажды мы встретимся.

А пока я делю с Клер счастье другого рода – квадратное, треугольное, восьмиугольное, не имеющее формы, иногда ласковое, иногда жесткое и острое, как бритвенное лезвие. Ты была само равновесие, а Клер неуравновешенна по своей сути – то подавленная, то чудесная, то одержимая, то жизнерадостная, то ледяная, то забавная, то невыносимая, то трогательная. Предполагаю, что именно это я в ней и люблю; я уже и сам недостаточно уравновешен для полного счастья.

С террасы бистро, где я сижу, солнце движется таким образом, что видна не только тень моего бокала, но также тень пузырьков пива на пластике стола; это создает золотистый, полный звезд световой пучок, который разбегается в стороны от подставки под моим стаканом. Мне кажется, будто я вижу это впервые в жизни. Это не обязательно так, но таково мое впечатление – впечатление неизведанного. С возрастом, как ты знаешь, первые разы становятся все более редкими.

Близнецы подле меня рисуют тротуары, деревья и фонтаны соседнего сада. Пейзажи в их исполнении отличаются крайней четкостью, лишены малейшего изъяна, ничего лишнего – только солнце и горизонт, круги, линии. Я смотрю на их рисунки, чтобы преобразовать мир, вижу его их лазами, и он вдруг становится таким ясным. И под их пальцами, мой ангел, я воссоединяюсь, наконец, с человечеством.