Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Допустим, ни один из твоих вариантов не прошел?
– Тогда я не смогу предупредить Службу о предателе, вот и все.
– И ты останешься здесь и запишешься добровольцем?
– Запишусь добровольцем или попаду на виселицу. Или и то, и другое.
– Где этот переход, о котором ты говорил?
– В Стоунхендже. – Эдвард выглянул в окно. – Какая сейчас станция? Уже Свиндон?
Алиса отложила нож с вилкой.
– Эдвард, Стоунхендж расположен на равнине Солсбери.
– Ну да, я знаю… А что? Что из этого?
– Вся равнина Солсбери сейчас отдана армии. В самом Стоунхендже – аэродром. Ходили даже разговоры о том, чтобы снести камни, так как те представляют собой угрозу для садящихся и взлетающих аэропланов, так близко они расположены.
Он посмотрел на нее с откровенным смятением.
Кликети-клик, кликети-клик, кликети-клик…
– Но ты ведь не слишком полагался на этот вариант, правда? – сказала она. – Стоунхендж был твоей козырной картой?
– Скорее уж последней соломинкой.
– Ты даже близко к нему не попадешь, – заявила она.
– А после войны?
– Ну разве что после войны.
Он сдвинул остатки еды на край тарелки и отложил нож и вилку.
– Черт!
«Вот именно, черт!»
Он неожиданно улыбнулся.
– Значит, я не могу туда вернуться! И совесть моя чиста. Отлично!
– Не хотите ли десерт, мадам? – осведомился официант. – Сладкий пудинг и крем?
– Мне сыр и печенье, пожалуйста, – ответила Алиса, постаравшись не вздрогнуть. – И кофе.
– Мне то же самое, – сказал Эдвард, даже не подняв глаза.
Официант исчез с пустыми тарелками.
Эдвард покатал пальцем крошки по скатерти.
– Будем надеяться, что письмо сработает.
– Да.
– И будем надеяться, что Погубители не получат его раньше.
– Что? Разве такое возможно?
– Еще как возможно. – Он слабо улыбнулся. – Штаб-Квартира потерпела тяжелое поражение. Я не знаю, где у них в Англии что-то вроде Олимпа, но с тех пор, как я был мальчишкой, оно вполне могло попасть в руки врага. Если так, значит, я написал письмо врагу, сообщая, где я.
– Ох!
– Лучше уж сразу тебя предупредить.
Внезапно ее захлестнула волна недоверия. Только два дня назад в ее жизнь вторгся Джинджер Джонс, и вот уже она сама превратилась в персонаж из триллера Джона Бучана. «За тобой гонится черный камень! Беги, ибо все потеряно!..»
– Собственно, – безжалостно заявил Эдвард, – мне вообще нельзя было позволять тебе ехать со мной. Тебе лучше сесть на первый же обратный поезд.
– Ну уж дудки! – сказала Алиса. – Расскажи мне лучше о своих приключениях – приключениях вождя охотников за головами.
Он нахмурился.
– Извини, – спохватилась она. – Неудачная шутка. Так что случилось, когда умерла старая королева? Кому досталась корона? Преображенному Злаборибу или нераскаявшемуся Тариону?
Эдвард вздохнул и отвернулся к окну.
– Весть пришла к нам как-то утром, вскоре после нашего вступления в Лемодвейл, до того, как мы оказались в западне. Старый Каммамен пригласил меня посоветоваться – кого из двоих братьев послать назад? Я ничего не мог с собой поделать – я воспринимал это как лесть, хотя и понимал: ко мне лично это не имеет никакого отношения, просто действует моя харизма. Я сказал ему, что любой, кто доверяет Тариону, заслуживает, чтобы его бросили в темницу.
По выражению его лица она начала догадываться о том, что произошло дальше.
– Но было уже поздно?
Эдвард поднял взгляд; ложка его застыла в воздухе.
– Вот именно! Тарион забрал свою нагианскую кавалерию и исчез. Дезертировал в самый разгар войны!
Она отпила кофе.
– А ты ожидал от него другого?
Он попытался пить и смеяться одновременно, поперхнулся и затряс головой.
– Нет! Это было совершенно в его духе. Он получил известие даже раньше Каммамена – наверное, подкупил кого-то. Лично я был рад отделаться от него, но он оставил нас без кавалерии. Видишь ли, моа признают только одного хозяина. Они привыкают к нему еще птенцами… я хотел сказать, жеребятами. Они ближе ко млекопитающим, чем к птицам. В английском нет подходящих слов. Так или иначе, требуются месяцы на то, чтобы приучить моа к новому ездоку. Джоалийцам не удалось привести с собой много моа через Тордпасский перевал – он слишком высок, – поэтому они полагались на полк Тариона. Он удрал, и мы оказались в самом пекле.
– Проснись, красавчик, – раздался шепот.
Дош чуть не подпрыгнул, ощутив чью-то руку, прикрывшую ему рот.
– Ммммф?
Рука отодвинулась. Он не видел ничего, кроме слабого мерцания лунного света на шатре. Он лежал на своем коврике, и земля под ним была жесткая и каменистая. Он снова услышал голос, совсем рядом с его ухом.
– Проснулся?
– Да, господин.
– Отлично. Не шуми. Время немного поиграть.
– Что, снова? – Право же, этот человек совершенно ненасытен! – Сколько мы проспали?
– Я совсем не спал, и это совсем другая игра. Для начала свяжем тебя.
Сердце Доша отчаянно подпрыгнуло и начало какую-то безумную скачку, словно искало, где бы выскочить.
– Нет, господин! Пожалуйста! У меня самые неприятные воспоминания о такого рода…
Сильная рука Тариона запихнула ему кляп, и протесты Доша стихли, превратившись в сдавленное всхлипывание. Этой тряпкой он чистил господское седло. Он не сопротивлялся, когда веревка затянулась на его лодыжках, впиваясь грубыми волокнами в кожу. Тарион никогда раньше не связывал его и не делал больно – во всяком случае, слишком больно, – но был способен на все. Ходили леденящие душу слухи об оргиях в резиденции Бондваана Посла…
– Повернись!
Дош перевернулся на живот и сложил запястья. Когда веревка затянулась и еще сильнее врезалась в кожу, он отчаянно промычал через кляп: «Мммф!» Это не помогло. Потом ему связали локти и, наконец, колени. «Святой Тарион, храни и помилуй меня!»
С минуту ничего больше не происходило. Он лежал в темноте и исходил потом, а воображение рисовало ему кошмарные картины того, что Тарион может с ним сделать. Если это затянется надолго, руки его затекут и отвалятся.
И началось – Тарион перевернул его, и он неудобно улегся на связанные за спиной руки. Под плечами мешался острый камень. И хуже всего – принц тоже лег рядом, тяжело облокотившись на грудь Дошу. Что-то холодное коснулось его шеи.