Надо сказать, что Рим — не расцвет рабовладения, как многие думают. Это закат, а расцвет — Вавилон. Только там додумались, как решить проблему самодура-хозяина не административно, а институционально. Всё гениальное просто: через механизм долгового рабства. Вавилоняне были большими законниками: раб мог свидетельствовать в суде. Правда, голос свободного был весомее: по различным преступлениям от двух до десяти раз. В частности, лишь согласованные показания десяти рабов могли обвинить свободного в самом страшном преступлении: святотатстве. Но в имущественном праве голоса рабов и свободных были равны. Имущество раба, скажем, мастерская, хозяину не принадлежало. В результате немало рабов стало богаче хозяев. Особенно это касалось тех, кому рабы доставались по наследству. Но большинство самодуров именно они. Как и во все времена, древневавилонские мальчики-мажоры хозяйством заниматься не хотели, а желали кутить на отцово наследство. В долгах как в шелках, благо шёлк из Китая в Вавилоне был. У кого одолжить, как не у собственного богатого раба? Он хотя бы среди приятелей-мажоров не растреплет. Юнцы были много должны своим рабам. Имелись документы: долговые расписки на глине, поскольку бумага (папирус из Египта) была дорога. Но печати самые настоящие, нисколько не изменившиеся с тех пор, как вавилоняне их изобрели. Когда просроченных расписок накапливалось много, умный раб подавал на хозяина в суд. Закон суров: неплательщика брали под белы ручки и отдавали во временное (от года) рабство… собственному рабу. А тот уже ждал, плёточкой помахивая. Ведь ремесленник из мажора никакой, его гонять и гонять. После введения практики перекрёстного рабства случаи открытого самодурства среди вавилонских рабовладельцев резко пошли на убыль.

Иное дело рабы государственные, то есть колхозные, ничьи. Этим людям можно только посочувствовать. Их никто никогда не берёг, хоть в Вавилоне, хоть в сталинском ГУЛАГе. Наоборот, верхушке многоразличных ГУЛАГов, запятнавших собой историю, массовая гибель государственных рабов-заключённых политически выгодна. Например, под предлогом нехватки рабочих рук на государственные проекты можно убедить царя начать новую войну и распечатать казну для военных расходов и заказов, которые всегда частные. А среднее и низшее звено (такие же рабы, только десятники, бригадиры, повара) управляющих любым ГУЛАГом непременно будет воровать. Потому что воровство безнаказанно: а кто на них пожалуется — раб? В каменоломне или на лесоповале суда нет, а почта контролируется администрацией каторги. При этом государство, коллективный рабовладелец, тоже заботится о своих рабах: пайка всегда такова, чтобы раб не помер с голоду и мог работать. Больше-то зачем? Но цепочка управляющих отщипывает от пайки столько, что до доходяги в каменоломне добирается едва ли осьмушка положенного. Почитай, приятель, Солженицына, а особенно Шаламова, там подробно рассказано, как эта мерзость творится. И всегда творилась: когда в Вавилоне юных бездельников волокли в долговое рабство к их разбогатевшим рабам, в местном ГУЛАГе вскрылись огромные хищения социалистической собственности. Каторжан намеренно морили голодом, чтобы годами получать на погибших пищевое и вещевое довольствие. Отчёты подделывались, ревизоры подкупались, а ирригационные каналы не расчищались, заиливались и зарастали травой. Царь был в ярости: многих вельмож казнил на месте, другие пополнили ряды рабов, но долго не прожили. Даже мудрые цари Вавилона вкупе со жрецами и магами не придумали, как избежать массового воровства и злоупотреблений в государственно-рабовладельческом хозяйстве. В любой экономической системе есть Ахиллесова пята: то, что в рамках данной системы не лечится. В рыночной экономике это, как уже говорилось, инсайд. В социалистической экономике — невозможность тотального планирования. А в экономике крепостной или рабовладельческой — участь государственных рабов. Книги и фильмы, демонстрирующие бесчеловечные условия труда, показывают именно каторжан, заключённых, государственных рабов. Им всегда плохо. Они восставали, восстают[70] и будут восставать. Ещё бы!

Немудрено, что чуть ли не единственное восстание рабов, увенчавшееся успехом, восстание краснобровых, случилось в 17–25 гг. н. э. в Китае, где в то время почти не было товарных частных рабовладельческих хозяйств. Благодарить нужно императора Ван Мана (династия ранний Хань), обосновавшего ссылками на Конфуция исключительное право государства на владение душами. Восставшие отблагодарили: обезглавили, тело разрезали на сто кусков и сожгли, причём, не ясно, до или после экзекуции. Однако, победители не нашли, да и не могли найти, ничего лучше, как основать новую династию (поздний Хань, император Лю Сю, тронное имя Гуан-У-Ди), заново учредить Шесть ведомств и местный ГУЛАГ. Рабовладение сохранилось, но частными хозяевами стали победители. Китай это укрепило, но через два века кончилось плохо: сепаратизмом и распадом страны.[71] Все остальные восстания рабов и крепостных проваливались по одной и той же схеме: пока орда бунтовщиков ходила там, где держали государственных рабов, её мощь росла. Но как только она с целью грабежа вступала в области с крепким частно-рабовладельческим хозяйством, её силы начинали таять. Уже Спартак в 72 г. до н. э. был немало удивлён, что рабы в парцеллах, в отличие от государственных гладиаторов и рабов, не спешат к нему присоединяться, оставаясь нейтральными. А то и оказывали ожесточенное сопротивление, защищая имущество своих сбежавших в Рим хозяев. Рабы начинали убивать восставших рабов! Этого никогда не покажет нам искусство, отворачивающееся от неприглядных сторон реальности.

Оба доморощенных героя-освободителя — Степан Разин и Емельян Пугачёв — погибли по той же схеме. Разин был человек серьёзный. Сам рабовладелец и работорговец (крепостные лихому атаману были не нужны), он восстал не против крепостничества. Это был мятеж против власти, запретившей ему грабить иранский берег Каспия. Резоны царя Алексея Михайловича понятны: грозила война с Турцией. В 1529-ом турки осаждали Вену и лишь случай спас город. В 1660-х Порта была уже не та, но исход противостояния был далеко не однозначен. Иран (Персия) нужен был России как союзник по принципу: «враг моего врага — мой друг». Но и Разина можно понять: вся его жизнь — это походы «за зипунами», персидская княжна «в набегавшую волну» (якобы дочь шахского адмирала Мамед-хана, чей флот в 50 судов Разин разбил весной 1669-го южнее Баку). Разбой длил-ся много лет при поддержке и молчаливом одобрении России. И вдруг далёкий белый московский царь переменил геополитику. Конечно, Разин царю присягал, чтобы отстал и не преследовал во время зимовок. Но не до такой же степени! Несколько лет Разин лавировал; открытый бунт случился в 1667-ом. Осенью 1668- го Разин попытался перейти в персидское подданство. Под беспрецедентным давлением Москвы (было отправлено специальное посольство) шах отказал. Казалось бы, зачем? Буйная ватага уходит, пусть теперь у шаха голова болит. Но Разин попал в жернова. Политический баланс был хрупок; его дружина могла стать гирькой, качнувшей весы. Весомой, надо сказать: ядро из 2,5 тысяч отчаянных головорезов за счёт жаждущего добычи сброда выросло до 10, на пике до 12 тысяч человек. Оставив на этих рыцарей охрану северных границ по Каспию, шах мог развернуть войска против Порты. Но султан тоже не дурак, и понимал, что цели взять Стамбул шах не преследует. Немного уступив, с ним можно и помириться. Случись так, Россия осталась бы без союзников в лобовом противостоянии с Портой. Опасно! Потому и отговаривали русские спецпредставители шаха принимать Разина. И отговорили.