– Ну? – Я оглянулась на полукровку. На фоне серых каменных стен лицо полуэльфа, обрамленное пепельными волосами, удерживаемыми серебряным обручем с мелкой алмазной крошкой, казалось сказочно прекрасным. В этот миг он напомнил мне моего дядюшку Лионеля, и я впервые подумала о том, что в сущности ничего не знаю о внешних отличиях эльфов, происходящих из разных кланов.

– Слушай, Ланс, – так же тихонько спросила я, – ты знаешь, из каких краев был родом твой отец?

– Нашла что вспомнить, – сердито огрызнулся полукровка. – Нет, мать никогда о нем не рассказывала. Я знаю лишь то, о чем сплетничали за нашими спинами. А меня всегда называли незаконнорожденным.

– Хм. – Я недопонимала чего-то важного, ускользавшего от меня. – Значит, все твои выводы об отце построены вовсе не на достоверной информации, а только на злословии окружающих?

– Да… – Ланс недоуменно примолк. – Разве этого мало? Мать точно изгнали из отчего дома после того, как она родила меня. Она молчала о своем позоре до тех пор, пока беременность не стала слишком заметной.

– Ты знаешь, из какой семьи происходила твоя мать?

– Да.

– Тогда нужно будет попробовать разобраться в твоей истории – на мой взгляд, в ней слишком много нестыковок.

– Ладно. – В голосе полукровки прозвучала признательность. – Ты и Огвур, в общем-то, единственные, кто не смотрит на меня свысока и не отзывается обо мне пренебрежительно.

– Глупо и недостойно оценивать человека не на основании его личных качеств, а только на основании каких-то домыслов о происхождении, – опережая меня, сформулировал Огвур, идущий за Лансом и обладавший, как я это уже не раз замечала, отменным слухом.

– И вам обоим безразлично, что я незаконнорожденный? – недоверчиво спросил Ланс.

– Да хоть сын гоблина и кобылы, – усмехнулся Огвур. – Все равно ты хороший парень и наш друг!

Я не нашла, что еще можно добавить к словам орка, но в полумраке нашла руку полуэльфа и крепко ее пожала. Дрожащие, горячие пальцы Ланса робко ответили на мое пожатие.

– Так что ты хотел спросить? – Я вернулась к невысказанному вопросу.

– А, – полукровка старался вспомнить сбитую мысль, – я хотел узнать, почему ты думала, что барон опознает твой кулон?

– Я не была уверена в своей догадке, но надеялась, что ему знакома вещь, которую я ношу с рождения и подобная которой есть и у моего брата. Барон, – громко позвала я.

– Да, ваше высочество, – немедленно откликнулся де Кардиньяк, замыкавший наш маленький отряд.

– Господин барон, расскажите, пожалуйста, о Камне Власти и кулонах наследников.

– В тронном зале королевского дворца находится огромный изумруд, – тут же услужливо начал Пампур, – никто не знает, кем и когда он был установлен. Но известно одно: как только у очередного короля рождается наследник или наследники, от Камня сами собой откалываются куски, которые принцы и принцессы и носят в качестве кулонов до тех пор, пока не назревает момент передачи престола. При проводимой церемонии все осколки прикладываются к Камню Власти. Но обратно камень принимает всего лишь один, отторгая прочие, владелец которого и становится новым королем или королевой. Существует предание, гласящее о том, что Камень сам выбирает самого достойного претендента, каким-то неведомым образом оценивая его физические и духовные качества.

– И не обязательно им станет старший из королевских детей? – поинтересовался Огвур.

– А вот это совершенно верно, – подтвердил барон.

– Если я все правильно понял, то Камень сам выберет, кто будет править – Ульрика или ее брат? – переспросил Ланс.

И вновь барон утвердительно кивнул головой.

– Мы пришли! – возвестил Вин, останавливаясь у одной из камер. Дверью в это помещение служила не железная решетка, а настоящая деревянная створка с массивным замком, который открыли ключом, хранившимся в кошеле на поясе у Сугуты. Вин вошел первым и укрепил факел в настенном кольце, освещая крохотную каморку. Я склонилась над лежащим на топчане человеком, стараясь рассмотреть его черты. Совсем молодой мальчишка, болезненно бледный и худой, с давно нечесаными бесцветными волосами. Нос картошкой, узкий лягушачий рот. И правда, обычный деревенский парень. Но уж слишком неприметный, слишком не запоминающийся. Интуиция подсказывала мне, что все здесь не так просто, как казалось на первый взгляд.

Парень открыл глаза, которые оказались мутно-серыми. Опять – никакие глаза. И взгляд никакой, ничего не выражающий. Ни испуга, ни удивления, ни вопроса не отражалось в этом взгляде. Только безразличие и тупость.

Я подтянула ногой кривую табуретку, имеющуюся в камере, и села около пленника. Мои спутники подпирали стены, с интересом наблюдая за предпринимаемыми мной действиями. Пленник остался безучастно лежать на одеяле, не сводя с меня водянистых, ничего не выражающих глаз.

Он мне не нравился. Я не могла объяснить странной антипатии, испытываемой по отношению к этому парню, но факт оставался фактом, заставляющим меня считаться со своими ощущениями.

– Его что, пытали? – спросила я Сугуту, не отводя глаз от пленного и наблюдая за его реакцией.

– Да! – виновато проблеял старик. – Негодяй не хотел говорить.

– И что он сказал под пытками?

– Немного, – признал Вин. – Он почти ничего не знает. Он рекрут, новобранец, и доставка этого письма – его первое задание, которое он так бездарно провалил.

– Разве провалил? – скептически хмыкнула я. – А мне кажется, он выполнил его блестяще!

Яркая искорка на мгновение мелькнула в глубине серых глаз пленника. Мелькнула и погасла. Или, может, это был всего лишь отблеск пламени факела?

– Как тебя зовут? – Я обращалась к узнику.

Парень упрямо молчал.

– Говори, мерзавец, или я снова вздерну тебя на дыбу, – пригрозил Вин.

Бледные губы пленника нехотя разжались:

– Ивэн. – Голос без интонаций назвал обычное имя.

– Откуда ты и кто вручил тебе это письмо? – продолжала допрашивать я.

– Родился и жил в столице. Мои родители умерли, я воспитывался в сиротском приюте. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня признали не годным к обучению какому-либо ремеслу и подарили храму Пресветлых богов, где приставили мыть полы и протирать окна. Пару недель назад настоятель Храма отправился в объезд сельских приходов. В одном из маленьких городков он неожиданно вызвал меня к себе, дал письмо, приказал срочно вернуться в столицу и доставить письмо начальнику дворцовой гвардии. Когда я проезжал мимо замка, меня схватил дежурный патруль.

– Вот, – удовлетворенно подтвердил Вин, – ничего другого мы не смогли выбить из парня даже под пытками. Похоже, этот гонец просто исполнительный дурачок.

И снова мне показалось, что в глубине серых глаз мелькнула яркая искорка удовлетворения и насмешки. Показалось ли?