Заморочил ей голову главный врач больницы, куда она устроилась после института, – солидный, сладкоречивый и женатый, – завлек лживыми обещаниями, фальшивыми клятвами, растревожил душу, а потом бросил.

Сначала он даже ушел от жены, и они с Тамарой снимали комнатку в коммуналке. Общая кухня, общая душевая, склоки, придирки, косые взгляды соседей, кастрюльки с супом, которые приходилось носить по коридору к себе в комнату; затем, как водится, пеленки-распашонки – и любовная лодка дала трещину, накренилась. Пора было спасаться бегством.

Главный врач обвинил молодую подругу в меркантильности, эгоизме и тонком расчете: дескать, польстилась вчерашняя студенточка на его зарплату руководителя, попутно решила таким образом сделать себе карьеру; соблазнила юными прелестями зрелого мужчину и поспешила привязать его покрепче ребенком. Чтобы никуда не делся!

– Зачем было рожать? – брызгая слюной, вопил недавний восторженный поклонник. – У меня уже есть дети! И вообще жена написала жалобу! Меня могут уволить за моральное разложение.

«Разведись с ней, давай распишемся», – хотела предложить Тамара. Не посмела.

Отец Марины вернулся к законной супруге. Степновой, по окончании декретного отпуска пришлось написать заявление об увольнении по собственному желанию, искать другое место. С маленьким ребенком на руках на полную ставку брали неохотно; Тамара подрабатывала то медсестрой, то санитаркой. Она не жаловалась, не плакалась, не просила помощи – сжав зубы, трудилась, растила дочь, ухаживала за больной матерью. Молодость пронеслась, как страшный сон.

Когда Марина подросла, с работой более-менее утряслось. Умерла мать Тамары. После похорон начали копить на ремонт, жизнь шла своим чередом. О том, чтобы устроить свою судьбу, Степнова не думала.

– Ты хоть объявление напиши в газету, – советовали женщины-коллеги. – Многие так пару находят.

– В моем возрасте? – округляла она глаза.

Герасим Осокин появился на ее пути случайно. Когда ремонт в квартире подходил к завершению, Степнова решила заказать в рассрочку два шкафа-купе. Ей пришлось пару раз лично наведаться на мебельную фирму «Стиль», расположенную рядом с домом, и просить хозяина о скидке и продлении срока выплаты. Слово за слово, они познакомились. Герасим Петрович пригласил клиентку на чашку чая, потом на прогулку.

Степнова, отвыкшая от мужского внимания, терялась, смущалась, но не отказывала. Разве после стольких беспросветных лет труда и одиночества она не заслужила нескольких часов отдыха в приятной компании?

Осокин начал ухаживать всерьез. Тамара боялась поверить своему счастью. Не старый, не обремененный бывшими женами и детьми, вполне обеспеченный мужчина вдруг проникся симпатией именно к ней – обыкновенной «заезженной» москвичке со взрослой дочерью в придачу.

Герасим Петрович не объяснялся в любви, не расшаркивался, не обещал золотых гор, зато окружил Тамару заботой, подбрасывал деньжат, покупал ей приличную одежду и расщедрился на золотое колечко в знак обручения. При этом он не настаивал на сексуальных отношениях, которых, признаться честно, женщина побаивалась. Она уже забыла, как это происходит, и, рассматривая в зеркале свое увядшее тело, приходила в ужас при одной мысли, что нужно будет раздеться перед мужчиной. А обвисшая грудь? А дряблая, давно потерявшая свежесть кожа?

Марина сразу невзлюбила будущего отчима и не скрывала этого от матери.

– По-моему, он тебя не любит, – с присущей молодости жестокостью заявила она. – Не знаю, зачем он затеял это сватовство. Противно смотреть, как вы оба жеманитесь!

– Мы не жеманимся, – робко возражала Тамара Валентиновна. – Просто в нашем возрасте некоторые вещи смешно выглядят.

– Я против того, чтобы ты выходила за него замуж.

– Но… Мариночка… не лишай меня шанса устроить личную жизнь. Я даже толком не успела понять, что такое быть женой, иметь опору, рассчитывать на мужскую помощь.

– Он тебе поможет! – со злостью усмехалась дочь. – Будешь ему давать отчет о каждом потраченном рубле, торчать у плиты, гладить его рубашки и выслушивать поучения.

Сама она отвергала любое замечание Осокина, высмеивала самую безобидную фразу, фыркала и откровенно грубила.

– Не ссорься с ней, – успокаивал Тамару жених. – Это пройдет. Она не хочет тебя ни с кем делить, вот и злится. Я попробую найти к ней подход.

Он пробовал, но все попытки оканчивались ничем.

– Он мне противен! – возмущалась Марина. – Как ты можешь терпеть его в нашем доме? Неужели тебе хочется секса с этим жлобом? Тебя не тошнит от его мелочности? Он же все подсчитывает, рассчитывает! Наверное, лет этак через пять предъявит нам квитанцию к оплате!

– Не слушай ее, – уговаривал Тамару Герасим Петрович. – Она вот-вот выскочит замуж, нарожает детей и забудет о тебе. Впрочем, нет – она превратит тебя в няньку для своих чад. Ты и так посвятила ей лучшие годы, теперь поживи немного для себя.

Тамара Валентиновна обиделась на дочь, на ее неблагодарность, нежелание понять и пойти на уступки. Она приняла предложение Осокина и принципиально настояла на его переезде в их с Мариной квартиру. «Больше никто не упрекнет меня в меркантильности, – думала она, вспоминая свой первый семейный опыт. – Пусть жилье будет моим приданым. Ведь больше мне нечем поделиться с любимым человеком».

Совместное существование Марина превратила в ад. Супруги вздохнули с облегчением только после разъезда. Осокин помог деньгами при обмене с доплатой, но дочери Тамара этого не сказала. Между ними уже возникла непреодолимая преграда, вражда без надежды на примирение.

Герасим Петрович оказался не то чтобы прижимистым: он не разбрасывался средствами, а падчерица восприняла его экономность как скупость. Кроме того, она не упускала случая уколоть мать ее подчиненным положением, отсутствием прежней свободы и особенно постелью. Ее все бесило в отчиме, от внешности до жестов, манеры одеваться и выражать свои мысли.

– За что ты так ненавидишь Геру? – однажды спросила ее Тамара Валентиновна. – Что плохого он тебе сделал?

– Твой хахаль водит тебя за нос, а ты ему веришь! Где он пропадает по вечерам?

– Он много работает.

Марина все извращала, истолковывала не в пользу Осокина, использовала любой повод, чтобы поссорить его с матерью. Поселившись отдельно, она практически перестала общаться с Тамарой Валентиновной. А та не делала шагов навстречу. Обе считали себя правыми и копили взаимные обиды.

Теперь, когда дочь погибла, Степнова обвиняла в ее смерти себя. Не выйди она замуж, Марина жила бы с ней, и трагедии не произошло бы.

– Я во всем виновата! – рыдала Тамара Валентиновна, оставаясь одна.

На работе и при муже она держалась и давала волю своему горю только в минуты, когда ее никто не видел. Транквилизаторы и снотворное помогали ей скрывать от всех свое отчаяние.

– Ты пьешь многовато лекарств, – заметил Осокин.