— Ты нарочно показываешь свою власть над мужиками?

— Просто когда мне хорошо, это видно окружающим, — тоже шепотом ответила Вера.

— Нет. Меня это не устраивает. Я хочу, чтоб это было видно только мне. Собирайся, пошли.

— Покоряюсь, мой повелитель! — Вера демонстративно стала собирать вещи. Пляжники, следившие взглядами за красивой парой с собакой, отвернулись. Пара уходила, дальше было неинтересно.

Пока шли от пляжа до Вериной квартиры, Вера решила расспросить Андрея.

— Ну что, как говорил Карлсон, продолжаем разговор. Давай, колись, что ты знаешь обо всех событиях в семье Кадмия.

— Что Иван с Галей рассказали, то и знаю. Началось все с того, что погиб родной брат Кадмия. Вернее, не так. Сперва Кадмий Иванович получил письмо, в котором брат ему писал, что у него большие неприятности. Дело в том, что Август Иванович работал в каком-то агентстве по недвижимости, маклером. Сам он жил в коммуналке, потому и подался в маклеры, чтоб улучшить свои собственные жилищные условия. Что-то там у него не заладилось то ли с продавцом, то ли с покупателем, короче, он задолжал крупную сумму, а отдать не мог. Ему, естественно, стали угрожать. Он прежде всего кинулся за помощью к брату. Ну, Кадмий Иванович — человек состоятельный и, главное, жалостливый, позвонил брату, говорит, дескать, не бойся, помогу. Собрался и поехал выручать своего невезучего братца. Прилетел в Киев, а квартира опечатана. Он — в милицию, а там его как обухом по голове: вашего брата убили. Вернулся Кадмий Иванович, Галка говорит, аж черный от горя, ни с кем не разговаривал. Убивался по брату. Не прошло и трех месяцев, новое горе. Жена его, Любовь Павловна, погибла из-за взрыва газовой плиты. Там утечка была, видимо. Спичку зажжешь — и все... Помнишь, когда мы у Кадмия были, он нам флигель демонстрировал?

— Да, помню, такой славный двухэтажный флигелек с красной черепичной крышей, рядом с особняком. Он еще сказал, что в нем иногда останавливалась Екатерина Павловна.

— Именно в этом флигеле и нашли жену Кадмия, на кухне, она лежала у взорвавшейся плиты. Чудом не сгорело все.

— А кто ее нашел?

— Иван... Черт возьми, опять Ванька! Я скоро и сам начну его подозревать. Короче, заехал к ним по какому-то делу и нашел тетку. Но было уже поздно, она умерла. Теперь вот, практически у нас на глазах, погибла Екатерина Павловна. И наконец, это странное отравление Кадмия Ивановича.

— Да, Феофанов говорит, что все эти несчастья неслучайны. Он думает, что это кредиторы Августа Ивановича мстят его родственникам за долги.

— Кто знает. Это уж пусть милиция разберется... Теперь Иван и Галя собираются проведать Кадмия в больнице. Нас с собой звали. Но я подумал: сегодня - наш последний день, завтра возвращаются из похода Оля с Кириллом. А скоро мы вообще уедем в Киев. Отпуск закончится. Не хочется тратить свой последний день ни на что, кроме любви. В общем, я отказался. Ты так же думаешь?

«Он ни слова не сказал о том, как себе представляет наши отношения после отпуска, — подумала Вера. — Что ж, курортный роман короток по определению. Спасибо тебе, Андрюша, за то, что ты был в моей жизни, пусть и недолго». Все эти мысли она сумела переварить с совершенно спокойным, никак не изменившимся лицом. Профессиональная привычка не демонстрировать свои чувства, когда этого не следует делать, помогла и на этот раз. Вслух она сказала:

— Честно говоря, я бы очень удивилась, если бы мы сегодня поехали. Но завтра, когда мои туристы вернутся, мы поедем. Надо же проведать больного.

В это время они уже открывали тяжелую парадную дверь старого дома по улице Карла Либкнехта. Дверь с другой стороны парадного, ведущая во двор, была настежь распахнута, и почему-то была раскрыта дверь съемной квартирки. И все посторонние мысли разом вылетели из головы у обоих.

— Наверное, Алла забыла закрыть, — почему-то шепотом сказала Вера.

Андрей приложил палец к губам, прокрался к двери, ведущей во двор. Чего угодно можно было ожидать после всех отпускных приключений, но того, что они увидели во дворе, вообразить было никак нельзя.

Двор был перегорожен бельевыми веревками. Кое-где висели разноцветные тряпки.

Посреди двора стоял таз с мокрым бельем.

Возле таза навзничь лежала Алла, на ней был Верин халат, весь пропитанный кровью.

А возле Аллы стоял Иван Жаровня, и руки его были в крови.

Вера не сразу узнала Ивана: он был бледен до синевы. Андрей тоже застыл в изумлении. В это мгновение где-то справа стукнула форточка и по ушам ударил пронзительный женский визг. Жаровня вздрогнул и посмотрел на свои руки.

— Не, — хрипло вырвалось из его груди, — не...

Все, что происходило в эту секунду, и все, что будет через минуту, через пять минут и через час, ~ все разом увидела Вера.

Крупно — халат.

«Она в моем халате. Господи, вот дура...

Слева разрез, дырочка маленькая, а крови — будто поросенка резали.

Мастерски...

Какое же у тебя некрасивое лицо.

А я ничего не почувствовала. Потому что ты мне никто.

А если бы это была я? Интересно, почувствовала бы?

Стоп, стоп, хватит. Возьми себя в руки!»

Пай потянул в сторону дома и заскулил. Вера отдала поводок Андрею, молнией подскочила к Ивану, резко дернула его за воротник рубахи.

— Смотреть в глаза, — жестко сказала она.

Иван повернул голову и навел на Лученко свои глаза цвета крепко заваренного чая, с расширенными зрачками.

— Слушать меня. Внимательно. Я тебе помогу. Где записан телефон, вспоминай.

— К-какой телефон?

— Тебе весной звонил очень вежливый, солидный человек, обещал, что в этом году не будут беспокоить, дадут раскрутиться. Дал свой телефон. Ну? Телефон. Быстро.

- У Галки, — выдохнул Иван. — В большой записной книжке, коричневая кожа... Баев фамилия...

Вера отпустила воротник. Иван зажмурился, помотал головой,

— Держись, - сказала Вера. — Держись и терпи.

Ничего не понял Андрей из этого диалога, он не смотрел на них: не мог оторвать взгляда от лежащего тела.

Затопали где-то по лестнице, поблизости раздались громкие голоса, вбежали во двор милиционеры. Вера вспомнила, что милиция совсем рядом, у развилки улиц, за домом-музеем Грина. Крик «стоять!» заглушил ненадолго все остальные звуки. Двор наполнился людьми в форме и без, началась обычная в таких случаях суета. Смешались охи и ахи, возгласы удивления и злорадства, фразы «В наручники его», «Прошу пройти» и «Вот здоровенный, гад». Казалось, будто августовская жара, сгустившись, накрыла двор этим шумом и беготней, шарканьем ног и говором зевак.