– А что вы там делали?

– Поджидали Таргу. Раз в месяц он ездит распутничать в Барселону и всегда обедает в «Виланове». Он всегда ведет себя одинаково. Мы его там поджидали, но тут вошел ты – и весь наш замысел коту под хвост.

– Но я ведь…

– Ты фалангист.

– Да я…

– Ты – большой друг Тарги. Так все говорят. – Только тогда незнакомец опустил оружие, а потом и вовсе убрал его. – И еще говорят, что твоя жена смылась с другим.

– Нет. – Раздраженно: – Это неправда! Она оставила меня… но ни с кем не сбегала.

– Почему тогда она тебя бросила?

– Тебя это не касается.

– Касается.

– Она оставила меня из-за того, что я трус.

– Трус, который рискует жизнью, чтобы отомстить за Вентурету.

– Так ты знал мальчика?

Мужчина не ответил. Ориол посмотрел на улицу, потом перевел взгляд на площадь. Он ничего не мог разглядеть, потому что свет в классе был ярче, чем снаружи. Не исключено, что напротив окна стоит черный автомобиль сеньора Валенти и четверо молодчиков в униформе, подбоченясь, поджидают учителя, чтобы, как только он выйдет из школы, с презрительной гримасой на лицах изрешетить его пулями.

– Что тебе от меня надо?

– Я хочу знать, на чьей ты стороне.

– Зачем?

– Потому что ты должен помочь нам.

– Я? Но кто вы?

– Мы хотим, чтобы ты передавал нам всю информацию, которую получишь от Тарги.

– Я не… Мое положение… – Он в полном изнеможении закрыл тетрадку, которую держал перед собой открытой. – Что мне нужно сделать, так это бежать, прежде чем сеньор Тарга…

– Нет. Ты останешься здесь и в глазах всех жителей деревни продолжишь водить дружбу с Таргой, но при этом будешь тайно сотрудничать с нами.

– Да кто вы такие?

– Кроме того, командование решило, что у торенской школы идеальное расположение для того, чтобы превратить ее в перевалочный пункт и тайное укрытие. Чердак нас вполне устраивает.

Школа Торены, которую, возможно, тебе, доченька, так и не суждено никогда увидеть, – это здание, расположенное относительно недалеко от площади, но при этом ее двор, где обычно играют дети, выходит в сторону гор; это последний дом в деревне, он почти выступает за деревенскую околицу и вписывается в долинный пейзаж.

– Откуда вы знаете, что наверху есть чердак?

– Это правда, что ты ночуешь в школе?

– Да.

– В конце недели ты спрячешь несколько беженцев. Они переправляются из Голландии в Португалию.

– А если я откажусь?

Тень слегка оттопырила куртку, демонстрируя Ориолу рукоятку пистолета.

– И, кроме того, ты должен постоянно следить за Валенти Таргой. Будешь докладывать нам обо всем, что он тебе рассказывает, и информировать обо всех его действиях.

– Но я совсем не человек действия, – сказал учитель, почти плача.

– Никто и не узнает, что ты человек действия. Будешь по-прежнему подонком, учителем-фалангистом, большим другом торенского палача. Но при этом будешь сотрудничать с нами.

– Но сеньор Валенти знает, что я пытался убить его.

– Мы думаем, что не знает.

– Поверьте, я не человек действия.

– Я тоже им не был. Никто им не был до войны.

Мужчина выдержал паузу в несколько секунд и потом с некоторой торжественностью сказал с этого момента ты боец маки. И будешь сотрудничать с союзническими войсками в борьбе против нацизма и фашизма.

– Но, понимаете, я…

– У тебя нет выбора.

Вот так все просто, доченька; вот так попросту я начал сотрудничать с маки. Случилось это ненароком, по воле обстоятельств, поскольку я никакой не храбрец, но мною двигало страстное желание заслужить прощение Вентуреты, который умер в четырнадцать лет, возможно, потому, что я был недостаточно решителен с Валенти Таргой. Командование приказало мне вести в точности тот же образ жизни, что и всегда: проводить уроки, ходить в кафе, чтобы пропустить рюмочку в обществе Валенти; а кроме того, сопровождать его в его вылазках, сотрудничать с Фалангой и постараться, чтобы в деревне никто не проявил ни малейшего сомнения в том, что я настоящий фашист. Первое мое поручение состояло в том, чтобы спрятать несколько голландцев, которые собирались покинуть Европу, поскольку были евреями. За ними последовали трое мужчин, убегавших от франкистского режима на север, к другому кошмару; они провели на чердаке все воскресенье, до самых сумерек. Затем группа из шести человек, которые за несколько часов до этого пересекли границу и направлялись на юг. Двое из них английские летчики. Все они были крепкими неразговорчивыми людьми, толковыми и хорошо знающими свое дело, поскольку их жизнь уже давно подвергалась смертельной опасности. От них я узнал, что во Франции жизнь у них была тоже далеко не безопасной, ведь если бы их обнаружили сторонники правительства Виши, то тут же сдали бы нацистам. И что единственное место, где они действительно могли передохнуть, – это островки безопасности, как они их называли, такие, например, как моя школа, места, где, как они полагали, их никто не обнаружит, потому что никто не подозревает об их существовании.

– Откуда вы знаете, что в школе есть пригодный для проживания чердак?

– Не задавай вопросов.

– А откуда мне знать, что ты говоришь мне правду? А вдруг ты агент Валенти Тарги?

– Этой ночью в Сорте кое-что произойдет. И ты поймешь, что я не лгу.

– Что именно произойдет?

– Ты помнишь мост, который мы взорвали осенью, возле Изила?

– Да. Так это был ты?

– А мост на дороге в Риалб знаешь?

– Да, в Сорте.

– Бух!

– А-а.

– Завтра, когда узнаешь о катастрофе, всячески негодуй. Пусть Тарга тебе полностью доверится. Пусть он полюбит тебя, а ты любезничай и лебези перед ним, если надо. И пусть он тебе обо всем рассказывает. Пока мы его не грохнем. Ты перед нами в долгу.

– Но я могу еще раз попытаться…

– Ты сиди тихонько и следи за ним, – настойчиво повторил гость после паузы. – И пока он жив, выуживай из него всю информацию, какую только сможешь.

Рисковать жизнью – совсем не самое трудное, доченька, нет: когда ты знаешь, что ее утрата – это максимум, что с тобой может случиться, твой страх, нет, он не исчезает, но отходит на второй план. Именно это или нечто подобное сказала мне твоя мать незадолго до того, как бросить меня. Несколько дней я гордо существовал в своей новой реальности: я переставал быть тем мерзким трусом, каким был прежде. Так вот, рисковать жизнью – совсем не самое трудное: гораздо больше душевных страданий причиняет страх перед болью, перед пыткой. Но есть кое-что и похуже: объявить себя перед всем миром фашистом. Потому что спустя два дня после визита партизана я поклялся Валенти Тарге, что готов расправиться со всеми в мире маки, и поинтересовался, почему это у меня до сих пор нет фалангистской формы. Эффект от действий маки поверг Валенти в шок: прямо под носом у регулярной армии был взорван мост Остал-Ноу, расположенный на дороге в Риалб. Партизаны еще никогда не действовали так глубоко на юге, и это привело военных и фалангистов в ярость. С этого дня Валенти безоговорочно считает меня одним из своих, потому что, ко всему прочему, уже на следующий день после партизанской атаки он сделал мой официальный снимок в униформе, который был опубликован в газете. Теперь я понимаю, что есть и более жестокая вещь, чем слыть фашистом в глазах всей деревни, – это быть фашистом в твоих глазах, доченька моя. И в твоих, Роза.