Мег решила, что в этом есть смысл. Ведь, с другой стороны, не одно ли тщеславие удерживало ее от того, чтобы рассказать этой женщине всю правду о ее собственных детях?

– Их ревность сильнее, чем у большинства людей. Гораздо сильнее. Хуже всего Талис. Он не выносит, когда Калли обращает внимание на что-то кроме него. Однажды у нас был один мальчик, он дал Калли книгу. Талис несколько раз выходил из себя, потому что Калли смотрела на книгу этого мальчика. Талису постоянно нужно все ее внимание.

– А девочка? – Алида не смогла заставить себя назвать ее своей дочерью.

– Она… – Мег снова запнулась. Каким словом назвать главный грех Калли? – Калли поклоняется ему, – сказала она наконец.

Какое– то время Алида не могла произнести ни слова.

– Поклоняется ему?

Алида побледнела. Похоже, этот мальчик действительно был от дьявола.

– Нет, – быстро сказала Мег, безошибочно прочитав выражение лица леди: в нем отразился ужас. – Я не имею в виду, что она грешит против Бога. Она… – Как бы это объяснить леди Алиде? Сейчас Мег очень хотелось уметь говорить так складно, как умела Калли. – У Талиса очень развито представление о чести. Да, именно это слово. Честь. Он все время говорит о чести мужчины и о том, что мужчина не может врать.

– А, значит, девочка – лгунья, – сказала Алида.

– Нет, – решительно возразила Мег. – Калли не лгунья. Она очень честная, но она очень, очень любит Талиса. Она любит только его. – Мег перешла на шепот. – Я иногда думаю, что Калли продала бы свою душу, чтобы защитить его от укуса пчелы.

Мег встряхнула головой, чтобы прояснить ее. Ей хотелось как можно точнее выразить свою мысль.

– Вы понимаете, они всего лишь дети. В этом нет ничего серьезного. Калли крадет для него пироги, но сам Талис умрет прежде, чем украдет что-нибудь во имя чего бы то ни было. Моя Калли хорошая девочка, честная, богобоязненная Но только до тех пор, пока речь не зайдет о Талисе, тогда в нее вселяется дьявол.

Мег допила свой стакан вина и засмеялась. Даже когда она говорила про самые «дурные» качества детей, эти качества были не очень плохими.

– Уиллу и мне приходится следить за Калли, потому что она часто берет на себя вину. Когда Талис оставил открытой дверь курятника, или что-то разбил своим деревянным мечом, или еще что-то такое с ним приключалось, Калли говорила, что это все сделала она.

– И мальчик позволяет наказывать ее за его прегрешения? – улыбаясь, спросила Алида. Вот наконец доказательство, что он действительно сын Гильберта Рашера.

– Нет, что вы! Конечно же нет, – сказала Мег. – Талис из себя выходит, когда слышит, что она берет на себя вину за его проступки. Он спрашивает ее, как она могла соврать. А потом говорит ей, что врать грешно.

Мег улыбнулась.

– Калли врет только ради него. Но он никогда не просит ее врать ради него. Она говорит, что не может видеть его боль и что он знал уже слишком много боли.

– Что же за боль такую он мог испытывать? – резко спросила Алида. Она была уверена, что только она знает, что такое боль.

– Не знаю, миледи. Я только рассказываю, что говорит ваша дочь. Она говорит, что Талис знал достаточно боли…

Возможно, она имеет в виду смерть его матери. – Когда Мег говорила это, ей не удалось скрыть боль в своем голосе: возможно, дети думали, что она недостаточно хороша, чтобы быть их матерью, и поэтому Калли намекает на родную мать Талиса.

– Значит, вы рассказали им правду про то, как они родились?

– О, нет! Уилл говорит, что лучше, если дети не будут знать – ну, то есть, до поры до времени.

Теперь Алида могла быть уверена, что муж этой старушенции знает больше того, что говорит своей наивной жене. Но какова бы ни была причина его скрытности, она была довольна тем, что дети ничего не знали о том, как они родились. Если бы этих стариков убили, а дети случайно остались бы живы, они не смогли бы пойти к ней и потребовать от нее средств к существованию – или признания. Раз они ничего не будут знать, то не пойдут ни к ней, ни – что особенно важно – к Джону.

На мгновение наступила тишина. Мег, в своем абсолютно расслабленном состоянии, более не колеблясь, решила перейти к изложению причины, из-за которой она предприняла столь долгое путешествие, причины, из-за которой она даже рисковала навлечь на себя гнев мужа.

– Мне нужны деньги, чтобы нанять для них учителя, – выложила она на одном дыхании.

Наконец Алида все поняла. Так вот зачем здесь эта женщина! Но это немыслимо, чтобы Алида стала платить за обучение этого мальчишки. Если ему как-нибудь и удастся избежать смерти, которую она готовит для него, ей совсем не хотелось предоставлять ему преимущества образования. Кроме того, ей не хотелось вообще ни за что платить. Чуть было не потеряв все, она стала очень осторожной с деньгами.

Мег знала, почему молчит Алида. Она не хочет, чтобы ее мужу напоминали про Талиса. Так что сейчас, думала Мег, пришло ее время быть умной.

И Мег произнесла слова, над которыми она думала все дни своего долгого пути:

– Плохо, если дети останутся без образования, – сказала она решительным тоном. Она решила, что в этом вопросе будет абсолютно твердой. – Им нужен домашний учитель, такой, который сможет дать им образование и воспитание, чтобы они смогли занять подобающее им место в жизни.

Мег видела, что ее светлость продолжает колебаться, и она применила свой главный аргумент:

– Все, что можем мы с мужем, – кормить молодого Талиса. Он растет так быстро, что мы не успеваем шить ему новую одежду. Я не говорила вам, что он почти такого же роста, как я, хотя ему всего девять? Наверняка хозяин будет рад увидеть его.

Алида лихорадочно соображала. В ночь, когда был пожар, она сделала много ошибок, но тогда у нее не было времени, чтобы все обдумать. Сейчас, когда время есть, она не имела права ошибаться.

– Вы хотите дать мальчику образование, – произнесла она любезным голосом, собрав все силы, чтобы в нем не прорвалась ненависть. Теперь ей было ясно, что эта ужасная женщина пытается шантажировать ее, угрожая, что, если ей не дадут денег на учителя, она преподнесет Джону в подарочек его здорового сына.

– Нет-нет! – сказала Мег. – Они оба должны ходить в школу. Нельзя дать что-то одному и не дать другому. Если их разлучить, они этого не перенесут.

– Да? А что будет, если их разлучить? – спросила Алида. Задавая вопрос, она улыбалась, но думала о том, как ей неприятна эта старуха.

– Это убьет их, – просто и очень искренне ответила Мег. – Вы понимаете? Они – не два разных человека. Они – это один человек. Две половины одного целого. Они не могут существовать друг без друга.

Снова Алида почувствовала, как волосы встают дыбом у нее на затылке. Она вспомнила свою молитву девятилетней давности. Две половины одного целого. Один дух, разделенный напополам.