– Хороший или плохой день? – спросил я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

– Ты о чем?

Я повысил голос:

– Я просто спрашиваю: как идут дела? Хороший или плохой день?

– Дерьмо. Весь день. Всю неделю.

– О! – Такси резко свернуло направо, мы вписались в новый поток, и я невольно съехал в сторону на заднем сиденье, чувствуя, как к горлу подкатывает волна тошноты. – И что не так?

– Что?

Я снова повысил голос:

– Я говорю: что не так? Почему дела идут неважно?

– Понятия не имею, приятель. Месяц такой. Хе-хе.

Я счел за благо оставить эту тему и сосредоточился на пролетавших мимо прекрасных видах. Мы прокладывали путь сквозь поток разнообразных легковых автомобилей, автобусов, грузовиков и фургонов, которые теперь ехали гораздо быстрее, чем возле вокзала, словно искали какое-нибудь отверстие куда они могли бы просочиться и исчезнуть навсегда. Мы притормозили на пересечении с Прэд-стрит внезапно свет изменился, потому что из-за облаков выглянуло солнце, и на мгновение стал виден воздух как таковой, грязный, как одежда механика, – потом глаза адаптировались к новому освещению, и прозрачность восстановилась. На углу у светофора скандальные лондонские алкаши, напоминающие компанию психов на пикнике в Бедламе, ворчали и ругали водителей. Автобусы ползли по своей полосе. Жизнь плелась, словно унылый марафонец, несущий весть о поражении.

Периодически странное существо, исполнявшее роль шофера, поглядывало в зеркало заднего вида, наблюдая за мной. Но я не обращал на это внимания. Я держался руками за голову, большими пальцами массируя виски. Или пытался удержать желудок на месте. Или вцеплялся пальцами в колени.

Найдет ли когда-нибудь цивилизация слова, фразы и силу духа, необходимые для того, чтобы описать истинную природу водителей такси? Откуда они берутся – эти болотные твари, эти странным образом деформированные мутанты, посланные высасывать из человечества волю к жизни? Наверное, злобные хозяева похищают их в юности: «Эй, парень, ненавидишь своих близких? Совершенно лишен чувства сострадания и справедливости? Черт побери, у нас есть работенка как раз для тебя! Становись в строй! Ни о чем не беспокойся. Мы обо всем позаботимся. А ты будешь водителем такси. О, да! Годен». И после первого жестокого обмана этих уродливых новобранцев отсылают в какие-то далекие болотистые края, отрезанные от остального мира. Там их погружают в полумрак, где не видно ничего, кроме руля и зеркала заднего вида, и там, обреченные на одиночество, они остаются до тех пор, пока мало-помалу не утратят все надежды, не лишатся сердца и души… И тогда начинается их долгое, медленное обучение законам древнего братства.

И все равно я готов поспорить, что некоторые из них так и не становятся водителями. Потому что тут имеют значение не только умственные и духовные качества – следует принимать во внимание и физическую сторону вопроса. Требуемого состояния ума можно добиться долгой тренировкой: каждый предполагаемый водитель такси должен ненавидеть водить машину, это очевидно; и конечно же, он должен возненавидеть уличное движение как таковое; да, еще он обязан ненавидеть город, в котором работает; и, естественно, он должен по-настоящему ненавидеть всех людей, которые там живут, и своих пассажиров в частности. Все эти свойства могут быть врожденными – и могут быть приобретены с течением времени. Но для хозяев таксистов гораздо важнее всей этой ерунды, связанной с характером, поиск людей, отталкивающих со спины. Людей, которые вызывают мгновенное, чисто физическое отвращение, если посмотреть на них сзади. Аааааа… вот это уже особый, редкий случай. Для этого требуется настоящий талант. Не поможет ни лысина спереди, ни торчащий живот, ни поросячьи глазки, ни усы, ни отсутствующие зубы, из-за которых западает нижняя губа. Ничего подобного. Имеет значение сравнительно небольшой участок тела, причем придать ему нужную форму искусственно практически невозможно. И от рождения тоже никто не обладает нужными качествами: толстой жировой складкой на затылке, усыпанной оспинами толстой шеей – такую шею подделать невозможно, она выглядит так, словно расплавилась, а потом снова затвердела, как вулканическая лава, – и вечно жирными волосами мышиного цвета.

– И где же это вы работаете? – спросил он, и в голосе его прозвучал плохо скрытый сарказм и явное презрение.

– Я каллиграф.

Тормоза яростно завизжали, меня бросило вперед, так что я чуть не свалился на пол.

– Ясно. Так и знал. Вон из моего такси.

– Что?

– Вон!

Несколько секунд всепоглощающей ярости.

– Что?

– Ты слышал. Тут тебе не больница, приятель, а я не намерен убирать за тобой. Можешь выворачивать свои кишки где-нибудь в другом месте.

В другие века я мог бы разрубить его пополам мечом и скормить его еще пульсирующее сердце голодным крысам, но вместо этого я начал вылезать, нащупывая ногой мостовую. На секунду мне показалось, что он готов совершить нечто немыслимое и уехать, не взяв денег. Но нет, конечно, нет! Он ждал, тупо уставившись вперед, щеки его дрожали, из-за вибрации мотора. Я не мог вступить в сражение с таким ничтожеством.

– И сколько я должен? – поинтересовался я.

– Восемь шестьдесят.

– Вот десять… Нет, я настаиваю, оставьте сдачу себе. Это была восхитительная поездка. Я просто наслаждался. Вы отличный водитель.

– Пошел в задницу.

Я знаю, остаться на обочине дороги возле решетки Гайд-парка, под тускло-серыми, блекнущими небесами – едва ли это можно назвать подвигом, достойным античных героев. Но не забывайте, что именно в ту субботу я достиг низшей точки падения. И даже тогда я еще мог, наверное, повернуть назад, отправиться домой. Глядя в лицо фактам, скажу: может быть, и мог. Упасть на кровать и забыться глубоким, освежающим сном. Обрести нового, лучшего себя, пройдя очистительный огонь самоотвержения. Но я не сделал этого. Напротив, я мгновение стоял неподвижно и наблюдал за воркующими голубями; они выглядели как жирные, самодовольные советники, притворяющиеся, что выполняют важное задание. Я уже опаздывал. А потому глубоко вздохнул и поспешил по Бейуотер-роуд в направлении Ноттинг-хилл.

Из множества мировых центров самообмана нелепая область вокруг Ноттинг-хилл могла бы претендовать на первое место. Здесь не только впечатляющая глубина и размах претензий – в глубине души его обитатели твердо считают себя в некотором роде избранными. Кроме того, район этот исключительно обширен, поскольку поразительное самодовольство свойственно всем его обитателям, от банкира до ремесленника. Конечно, существуют почтенные, известные доброй репутацией кварталы иллюзий по всей Европе – в Париже, Риме, Барселоне, Берлине и даже в моем любимом Гейдельберге – и там тоже хватает разнообразных амбиций и помпезности. Но нигде более не найдется такого поразительного контраста между мнением, которое имеют о себе обитатели района, и тем, которое может составить о них сторонний наблюдатель.