А вот при рассмотрении Ютландского сражения все анализы начинаются именно с перечисления потопленных кораблей, скорее всего, на историков подсознательно давит то, что англичане потеряли не просто больше, а заметно больше. Хуже того, большинство исследователей прямо-таки захлебываются от восторга при виде книги Джона Кэмпбелла «Jutland – Analysis of fighting». Но позвольте, о чем говорит Кэмпбелл? Он скрупулезно перечисляет все попадания, рассматривает повреждения кораблей и… И все! Сам бой он даже не пытается анализировать! Маневры сторон, решения командиров, причины каких-то действий, их следствия – этого Кэмпбелл не касается и вскользь. В лучшем случае книгу следовало бы назвать «Анализ стрельбы», но уж никак не «Анализ боя». Или вы всерьез полагаете, что подсчет количества снарядов и есть анализ боя?! Ни у кого даже в мыслях нет кричать о количестве ядер, выпущенных артиллерией Наполеона при Аустерлице, или количестве 20-мм снарядов, израсходованных немецкими истребителями в ходе Битвы за Англию, хотя где-то в архивах такие данные наверняка можно откопать. Так почему перед трудом Кэмпбелла (в своем плане просто великолепном) бьют земные поклоны, да так, что во лбу трещит?

Поэтому давайте все-таки на время отрешимся от списков кораблей и тоннажа и посмотрим, какие задачи ставили перед собой противники и в какой степени им эти задачи удалось решить, потому что, как сказал лорд Хэнки, «победа определяется не сравнением потерь в людях и технике, не тактическими эпизодами в ходе боя, но только его результатами».

Итак, какова же была стратегическая ситуация перед этим сражением? К лету 1916 года Германия уже начала ощущать последствия тяжелого пресса британской экономической блокады, до мрачных «свекольных зим» пока еще не дошло, но их пугающий призрак уже начал вырисовываться совершенно отчетливо. Время работало против немцев, и чем дальше – тем все ощутимее. На Западном фронте они уже потеряли превосходство в количестве и качестве вооружений, и теперь оно начало переходить к союзникам. На Восточном фронте после Галицийской битвы Австрия оказалась на грани катастрофы. Неблестящими были перспективы и на других фронтах. Германия, именно она, должна была что-то предпринять, чтобы изменить неблагоприятный ход войны, тогда как союзники могли позволить себе спокойно накапливать силы и дожидаться вступления в войну Соединенных Штатов, после чего немцев ждал неминуемый крах.

На море перспективы тоже были нерадостными. Превосходство британского флота продолжало увеличиваться, германские кораблестроительные программы трещали по всем швам. Перенапряженная экономика уже не справлялась с обеспечением нужд армии и флота одновременно. И если еще можно было ожидать ввода в строй линкоров «Баден» и «Байерн», то надеяться на достройку «Заксена» и «Вюртемберга» мог уже лишь безнадежный оптимист. Смысл продолжения работ над линейными крейсерами типа «Макензен» в 1916 году был совершенно утерян, рассчитывать на их достройку в сложившейся ситуации не приходилось. Напомним, что немцы не выполнили даже программы строительства эсминцев, где уж тут говорить о линкорах. Им только и оставалось, что распускать пугающие слухи о том, что «вот-вот что-то где-то как-то…». Подводная война велась как-то ни шатко ни валко, некоторые успехи были достигнуты, но политические соображения и отсутствие четкой программы действий мешали добиться перелома в борьбе с британским торговым флотом. Словом, и здесь что-то следовало предпринимать. Но что?

Вот теперь-то и сказалась ущербность идейных воззрений адмирала Тирпица. Английский флот совсем не собирался предпринимать какие-то активные действия, и от «теории риска» остались лишь руины. Рисковать англичане не хотели, поэтому именно немцам приходилось брать риск на себя и пытаться дать бой в невыгодных условиях при невыгодном соотношении сил.

Была выдвинута внешне разумная идея: завлечь часть сил англичан в ловушку, нанести им потери и… И вот здесь неожиданно выныривает проклятый вопрос: а что же дальше? Итак, допустим, что уловка сработала и англичане потеряли два-три линкора, при превосходстве английских кораблей в скорости рассчитывать на что-то более серьезное нельзя по определению. Повторим: так что же дальше? Соотношение сил изменилось? Практически нет. Британская блокада снята? Нет. И второй раз противник явно не наступит на те же грабли, поэтому надеяться на повторение успеха не следует. Оказывается, что германская стратегия была рассчитана на мелкие тактические уколы, а серьезный стратегический план отсутствовал. Это тем более странно, что работа германского Генерального штаба давно стала эталоном для армий всего мира. Но флот, хотя и создал подобную структуру, добиться такой же эффективности ее работы не сумел. Может быть, моряки слишком презирали армию, чтобы использовать ее опыт?

Знаете, я не люблю сравнений военных кампаний с шахматными партиями, чем особенно грешит одна одиозная фигура, пытающаяся притвориться историком, но здесь такое сравнение просто напрашивается. Тактика ловушек противопоставлена капитальной стратегии и продуманному плану, в шахматах результат такого противостояния даже для самого блестящего мастера ловушек американца Фрэнка Маршалла был катастрофическим. Он сыграл три матча с мастерами «Большой стратегии» – Зигбертом Таррашем, Хосе-Раулем Капабланкой и Эммануилом Ласкером, проиграв все три. Да еще как! Результат – 2 победы и 24 поражения – говорит сам за себя. Для германского флота «партия» тоже закончилась скверно, немцы сдались при полной доске фигур, в смысле – кораблей, попав в железные тиски цугцванга, то есть британской блокады.

Итак, немцы рассчитывали на мелкий тактический успех, задействовав для этого все силы своего флота. А что англичане? Они вообще не стремились к этому сражению, поскольку их ситуация полностью устраивала. До кризиса в подводной войне, который разразился в 1917 году, было еще далеко, поэтому Адмиралтейство и командование Гранд Флита откровенно благодушествовали. В случае сражения англичане рассчитывали на победу, очень может быть, на сокрушительную победу, но, как я уже отмечал, даже разгром немецкого флота ничуть не улучшал положения союзников. Они и так поддерживали плотную морскую блокаду, и сделать ее плотнее было уже невозможно. Я подозреваю, что в силу инерции мышления и после уничтожения Флота Открытого Моря Адмиралтейство не рискнуло бы ослабить Гранд Флит, выведя часть линкоров в резерв, чтобы сократить расходы и освободить людей.

Если беспристрастно рассмотреть ситуацию после боя, то становится понятным, что своих целей не удалось достичь ни одному из противников. Немцы нанесли англичанам некоторые потери, которые, впрочем, ничуть не изменили соотношение сил и никак не повлияли на тяжелое положение Германии. К тому же германские адмиралы наконец воочию поняли, какая страшная сила им противостоит. Одно дело – сухие академические рассуждения, и совсем иное – личный опыт, после этого боя у германских адмиралов отпало всякое желание искать новой встречи с Гранд Флитом.

Единственное, чего добились немцы, это возможности начать трескучую пропагандистскую кампанию, которую они, со свойственной им неуклюжестью, тут же и погубили, промедлив с признанием своих потерь. Да, мрачная формулировка «Секретарь Адмиралтейства с сожалением сообщает, что следующие корабли должны считаться погибшими…» могла родиться только в демократическом обществе, авторитарным и тоталитарным режимам такое не могло в принципе прийти в голову. Вспомним хотя бы безумную установку советских властей на тотальное умолчание собственных потерь, когда даже через 50 лет после окончания войны историки продолжали лгать и изворачиваться. Впрочем, я несколько отвлекся. Промедление с признанием гибели «Лютцова» дорого обошлось немцам – их сводкам вообще перестали верить.